Платон. Юлия Архангельская

идеей, что мог закрыть глаза и шагнуть в бездну ради нее. Смотрите, как переплелись наши бредовые мечты. Подобное притянуло подобное, чтобы сбыться. Посидеть на дорожку – добрая примета, а прилечь на нее – может стать многим лучше. Пожалуй, мне стоит протестировать их безмятежный сон, похожий на смерть. Вдруг мне не понравится, и тогда придется задержаться… – Семьтонн не понял юмора, он стоял со стеклянным взглядом и протягивал буклет. – Кроме шуток, меня не покидает ощущение, будто я упустил в жизни нечто важное вроде не выключенного в доме света, воды или утюга, а значит, мне придется вернуться. Где, вы говорите, находится ваша потрясающая спа-усыпальница? – спросил я.

      – Недалеко от Ясной Поляны. Это в… – он вышел из оцепенения и тыкал пальцем в сторону стеклянных полок.

      – Я знаю, где это, я там отдыхал прошлым летом, – ответил я, взял шляпу и направился к выходу. – Полагаю, сделку можно считать успешной?

      – Более чем, более чем, Платон. И все же я не понимаю, зачем такому, как вы, – начал он, подбирая нужные слова, и показал глазами наверх, – туда?

      – Не туда, а туда, – я потопал по полу. – Земля внизу, Семьтонн. Опять клише. Может, я уже увидел достаточно.

      Я вышел на улицу в стонущий ноябрь. За какой-то час погода испортилась. Налетела пурга, ветер кашлял в лицо снежной мокротой. Я запахнул пиджак, прикрыл глаза ладонью и побежал на стоянку по припорошенной жиже, которая быстро просачивалась в ботинки. Запрыгнул в машину, как брезгливый кот, согрелся и поехал домой.

      В доме, насквозь пропитанном палочками сандала, жарко пахло жареной уткой и сочными апельсинами. Сын приехал. Он разжег камин и накрыл на стол.

      – Здравствуй, отец мой, – сказал Пашка и воздел руки к небу.

      – Здравствуй, сын мой, – ответил я, вешая пиджак в шкаф. – Дурацкое приветствие, не находишь?

      – Норм. В нашем мире положено кого-то в открытую боготворить, я выбрал тебя. Ты мой бог, – подмигнул он.

      – Прекрати издеваться. Что греешь? – спросил я.

      – Утку по-пекински. В честь юбилея куплена и будет разделана на пятьдесят символических утей. Рис от шефа, нарезка, закусь всякая. Поляна благоухает. Мой руки, садись.

      Я сел, как обычно, во главе нашего обеденного стола. Пашка рядом. Богатая трапеза занимала лишь четверть этой деревянной махины, что некогда вмещала толпу из двадцати гостей. В памяти воскресли образы давних друзей и жены, сидящей напротив, на расстоянии трех бросков солонки юзом, как мы любили говорить, бурные посиделки до утра и ее развеселые корпоративные девичники, на которых я выполнял роль официанта и таксиста. Я взял первую попавшуюся бутылку из четырех, поставленных для разнообразия, и спросил прямо:

      – Бакарди? В кабинете спер?

      – Представь себе, купил. Все три, четвертую выменял на ту, что спер в кабинете, но то был не Бакарди. Не отвлекайся, у меня тост.

      Щуплый, с гоголевским каре, тонкими, почти