Жили-были. Лариса Андреевна Скляр

она шила, вязала или стряпала, напевая своим высоким голосом что-то грустное, жалостное, скорбное. Мне запомнилось вот что из тех песен:

      Сонечко, ясное, обогрей меня,

      А не обогреешь – Бог с тобой…

      Матушка, родная, пожалей меня,

      А не пожалеешь – Бог с тобой…

      В работе, заботах и песнях избывала Марфочка вдовье своё горе. И в новой этой жизни по-другому стали называть её люди – Егоровна. Хотя было ей всего только сорок лет и к ней сватались несколько раз, но она отказывала.

      И сама она, вспоминая что-либо из своей той другой жизни, говорила теперь о Марфочке отстранённо, будто о своей хорошей знакомой, а не о себе. Например, вот как она рассказывала о моём появлении на свет:

      – Девок своих родила Марфочка без больших хлопот, а потому решила новыми родами никого не суматошить. Старой Хомчихе и то ничё не сказала. Вечером истопила Марфочка баньку и осталась в ней на ночь. Утром пришла в хату не одна – с сыночком. И обмыла, и пуповину сама перевязала – всё как надо справила. Фершалку днём для порядка позвали, чтоб справку дала и зеленкой помазала.

      Как водится, был в нашей деревне свой злодей – пасечник Сергей, по прозвищу Хромой.

      В колхоз он не вступал, жил за счёт пасеки и хозяйства, для которого по ночам воровал колхозное добро. А если попадался с краденым сеном или зерном, то медком да самогоном подкупал начальство и уходил от суда. Деревенским он мёд не продавал – возил в райцентр, где на рынке торговали его дочь и зять. Всегда заросший щетиной, с колючим взглядом, он никогда не здоровался с бабами, а мужикам лишь кивал в ответ на приветствие и тут же отворачивался, чтобы с ним не заговорили.

      На наше несчастье он жил неподалёку – наискось через дорогу. Как-то среди зимы приехал к нему в гости зять из райцентра на санях, запряженных парой ухоженных лошадок. Глухой ночью, вдвоём, они забрались в нашу кошару, зарезали трёх из четверых овец и утащили туши по снегу, даже не особо заметая следы. Ветер и позёмка помогли им в этом. Рано утром зять уехал с тяжёлой поклажей на санях и, как позже рассказывали, неделю торговал бараниной. Мать наутро пожаловалась на вора в Сельсовет. Его туда вызвали, да он отбрехался. Тем дело и кончилось, защитник наш погиб к тому времени.

      Мать очень горевала, проклинала Хромого и когда тот через много лет помер, по-своему отомстила злодею. Было это во время его похорон. Когда гроб с телом выносили из ворот (зять нёс его в первом ряду), мать встала на пути процессии, остановив её. Кружась и приплясывая, она громко пропела:

      Воровал Сергей овец,

      Вот пришёл ему конец.

      Бог прознал мою беду:

      Черти ждут его в Аду!

      Ой —ёй —ёй-ё,

      Черти ждут его в Аду!

      Никто не посмел помешать ей – деревенские знали про кражу овец у вдовы, да и не любили Хромого.

      Несмотря на беды, мать сохранила бодрость духа и сдабривала свою речь