Батыева тропа. Григорий Александрович Шепелев

он тебе не мешает думать о ком-нибудь помоложе?

      – Да лучше думать о мёртвом, чем о таких вот живых, – вяло указала Маринка на трёх унылых задротов, которые неказисто вынули сигареты. И закурила сама. – Я буду удивлена, если хоть один из них возьмёт что-нибудь тяжёлое и поедет в Старую Руссу!

      – Лёнька возьмёт свой маленький инструмент, – блеснул умом Мишка. – Он неподъёмный.

      Маринка бросила взгляд на Лизу и двух сестёр. Те не обозначили ни смущения, ни досады, ни оживления. Просто молча перевели скучающие глаза на Лёньку, интересуясь, выкрутится ли он из неловкости. Тот курил и глядел сквозь дым на сумеречные звёзды, делая вид, что мыслями пребывает на том же уровне и дурацкие шутки проходят мимо его ушей.

      – Откуда ж такая тяжесть в маленьком инструменте? – не удержалась Катька. – Может, он свинский?

      Тут мысли Лёньки помимо его желания отделились от звёзд. Он недоумённо вытаращил глаза на Катьку. Витька под общий хохот её решительно опроверг рассказом о своих боровах, проявлявших большое рвение в деле улучшения демографии.

      – Вы не поняли, – перебила его Наташка. – Она хотела сказать, свинцовый!

      Всем стало ещё смешнее. Видя, что разговор зашёл не в ту степь и уже темнеет, Маринка сильным щелчком метнула через забор окурок и встала.

      – Всё, по домам, – сказала она. – Самогонка кончилась. И родители ваши сейчас вернутся.

      Гости немедленно разошлись, заверив Маринку, что были рады с ней познакомиться. Наводить во дворе порядок пришлось хозяевам. После мытья посуды Маринка стала зевать. Глаза у неё слипались. Поэтому ругать Лёньку она не стала, а просто молча дала ему подзатыльник и поднялась к себе на мансарду, чтобы лечь спать. В окне сиял месяц. С полей веяло прохладой. С трудом найдя выключатель, Маринка вынула из комода постельные принадлежности, застелила кровать и прошлась по комнате, потому что при свете слабенькой лампочки та представилась более интересной, чем при дневном. Обои в углу топорщились и загадочно шелестели от ветерка из окна. Маринка решила утром заставить Лёньку заняться ими. В старом шкафу, который угрюмо и выжидательно занимал противоположный угол, стояли книги – Стендаль, Достоевский, Цвейг, Набоков, Шекспир. И ещё какие-то. Среди них бросилось в глаза странное название – «Циники». Эта книга была не очень объёмная, и Маринка решила на днях её прочитать. Ну, по крайней мере, открыть. Не успела она опять подойти к кровати и расстегнуть на джинсах ремень, как ей позвонила Женька.

      – Ты где? – спросила она.

      – В доме, на мансарде. Сейчас уже лягу спать. Ты чего звонишь?

      Женька второй раз сообщила, что подала заявление об уходе с работы и дня через три приедет. Слушая её подробный рассказ о склоках и разногласиях на подстанции, а затем о скандале с Иркой, Маринка неторопливо разделась, щёлкнула выключателем и легла. Закуталась в одеяло. Безмолвная темнота, нависшая над таёжным краем, уставилась на неё жёлтыми глазами с недружелюбной пытливостью.