Кровь не водица. Часть 3. Семья. Ирина Критская

семь она выглядела совсем взрослой, только что небольшого росточка и худенькая, а вот в ее черных, как ночь глазах, мерцала вселенная. Лиза даже не заметила, что уже вошла в сени, толкнула дверь – на кухне у печи что-то делала дочка.

      – Симушка, ты что там, миленькая, трудишься? Просила же тебя самой печку не топить. А ты? Не слушаешь маму совсем.

      Серафима повернулась к матери и у Лизы очередной раз екнуло внутри от взгляда дочери. Сима уродилась, вроде, рыжеватой и зеленоглазой, но потом ее как будто подменили. Глаза потемнели, у них был странный цвет – настолько темно-карий, что казался черным, и лишь золотые и изумрудные искры, вспыхивая на ярком солнце, мерцали и смягчали непроницаемость ее глаз. И волосы… У дочери лет в пять вдруг начали меняться ее легкие рыжие кудряшки – они распрямились, стали густыми и тяжелыми и потихоньку поменяли оттенок – на густо-золотой – тот оттенок старого золота. который сразу и не распознаешь, и лишь, когда на него падает свет, он начинает переливаться дорого – драгоценный металл не спутать ни с чем.

      – Мам… Ну, ты опять… Я умею, я уже взрослая. А ты устала. Зато, смотри, чайник вскипел, суп горячий. И вот!

      Сима, изо всех сил стараясь делать вид, что ничего особенного не произошло, приоткрыла полотенце на круглом противне – на нем румянился не очень ровный, неуклюжий, но такой аппетитный пирожок.

      – С грушами сушеными. Твой любимый. Сейчас Назарка допишет пропись, будем ужинать. Раздевайся…

      Вот оно что! А Лиза понять не могла откуда такой запах вяленых груш – именно он для нее казался ароматом счастья, покоя, теплого дома и любви.

      А темные глазки засияли, как два солнышка – виновато и радостно. Прижавшись к матери Симушка замурчала, как котенок, подставляя матери теплый лобик для поцелуя.

      Глава 3. Бутон

      -Здравствуй, моя хорошая. Мама говорила, ты у нее была… Ты на нее не обижайся, она все без зла, все для других. А уж для нас ее сердце открыто настежь, каждая кровиночка в него прорастает. А ты для нее, как дочь. Сама говорила.

      Никодим споро и ловко увязывал узлы на телеге, ехать надо было через неделю, как сойдет лед, а скарб весь пока соберешь, и полмесяца не хватит. На все лето ведь, не на пару дней едем. Лиза подошла к мужу, прижалась сзади, обвила, как плющ, и ведь не молодые уж были, а все, как прежде – глянет Димка из под уже по стариковски нависших бровей, а у Лизы патока с медом по телу расплывается, вроде и не прошло тех лет, что сосчитать уж трудно. Никодим поймал ее руки, прижал к губам, поцеловал каждый пальчик, а потом вытянул жену перед собой, ткнул носом, как телок.

      – Умница моя. Все поняла правильно, ничему не противилась. Солнце мое теплое, рыжее. Ты собралась, или еще погодим?

      Лиза чуть оттолкнула мужа шутливо, глянула исподлобья.

      – Аа. Ишь, обрадовался. Меня там будешь оставлять, на пасеке. А сам тут, в скиту себе кого помоложе найдешь… Узнаю – прямо вот загрызу! Как волчица!

      Лиза рыкнула, приподняв пухлую губку, но осеклась, застеснялась – старая уж баба, а туда же. Тем более, что по тропинке