И это тоже мы. С гидом по подворотням нашей сущности. Виталий Ткачёв

Сорбонны или Кембриджа, если попался на крючок доморощенной комиссии? Точно псих. Право же, разве могут дипломированные, например, дипломаты собственноручно быть сумасшедшими. Никогда. Сумасшедшие не они, а как раз сама система образования в стране, которая делает из нормальных людей дипломатов с дипломами. Приходит такой дипломат в диспансер за справкой, что не состоит на сумасшедшем учёте, и ему её сразу выдают без лишних колебаний, без всякого удостоверяющего приёма у неприязненного доктора и унизительной мзды за снисходительное признание не психом – дипломированный же ведь дипломат. Кто-то встречал когда-нибудь и где-нибудь дипломатов, которые бы признавали себя сумасшедшими? Скорее всего, нет. Можно даже смело говорить, что никогда. Сумасшедшие все их визави, но только не они. Они априори нормальные, как и суровые врачи.

      Другое дело какой-то Вениамин Ростиславович со своими неуместными шуточками. Он ведь не дипломат, хоть и с дипломом, хоть и был на заграничной службе. Он ведь просто типичный специалист, самонадеянно претендующий на то, чтобы поделиться своими профессиональными знаниями, опытом и навыками со следующим поколением за мизерное вознаграждение, которое хватит лишь на дорогу в институт и обратно, а также на чашечку, нет, пластиковый стаканчик растворимого кофе с ложечкой сахара и некий бутерброд, нет, не с икрой или сёмгой, с сыром, произведённым с применением вредного для здоровья, но дешёвого пальмового масла, завозимого из стран Юго-Восточной Азии в обмен на военные самолёты. Это кофейно-бутербродное наслаждение благодаря покалеченному выгодой товарообороту любезно предоставляет студенческая столовая, да ещё и по льготным ценам. Ну, не псих ли Вениамин Ростиславович на самом деле? Шизик. Нормальные люди ничем не делятся, а если и делятся, то только «самой неинтересностью своей», ибо нет у них в недрах ничего примечательного, зато работают там, где за это их качество платят сногсшибательные зарплаты, позволяющие употреблять по утрам «ананасы в шампанском», несмотря на признание плодовито-зычно-урождённого Игоря Васильевича, который рассматривал их как «пульс вечеров».

      Полностью обессиленный усердным копанием в своём нутре глубоких геометрически правильных ям в поисках причин произошедшего четырьмя днями ранее, катастрофически разочарованный в себе из-за неудавшихся попыток их обнаружения, не найдя «защиту в беззащитном теле» и «несколько раз убив себя из револьвера», Вениамин Ростиславович, как было предписано, погожим утром отправился в заколдованный для него диспансер на обследование психического состояния собственного душевного мира.

      В истекшую ночь к нему спустилось отрезвление, как у сильно пьяного, только при пробуждении огуречный рассол или пива стакан не потребовались из трясущегося, но всё же, видимо, от холода холодильника. Ещё вчера он полагал, что знал об этой жизни всё или почти всё. Ему казалось, что, в отличие от наивного Сократа, он знал ответ на любой, даже каверзный детский,