Лесные палачи. Валерий Шарапов

он терпеливо выслушал неразборчивый из-за помех на линии женский потерянный голос, доносившийся с того конца провода, то и дело переходящий на душераздирающий крик.

      – Я понял, – спокойно ответил он, катая по-над скулами тугие комки желваков. – Сейчас приедем.

      Лацис положил трубку на телефонный аппарат, резко поднялся. Привычным движением зачесал растопыренными пальцами светлые волосы на голове, надел фуражку.

      – На улице Мурниеку, двадцать один, убийство с особой жестокостью, – ответил он на вопросительные взгляды коллег. – Поехали. Сейчас сами увидите, что у нас творится.

      Они торопливо спустились вниз. Лацис занял место рядом с водителем, Журавлев с Еременко расположились на заднем сиденье.

      – Недолго музыка играла, – вполголоса проговорил Орлов, устраиваясь на багажнике, свесив ноги в пыльных сапогах сбоку «Виллиса», – недолго фраер танцевал.

      На этот раз Андрис превзошел себя; он так мчался по узким улочкам, запруженным людьми, что мотоциклы с другими милиционерами безнадежно отстали и приехали, когда они уже были на месте.

      Возле дома, огороженного метровой высоты оградой, с цветущими в палисаднике подсолнухами и флоксами толпились люди, по всему видно, соседи. При виде подъехавшей машины с милиционерами они стали поспешно расходиться, и вскоре против дома, где произошло убийство, остались только двое: старик в потертых холщовых портах и в длинной до колен рубахе, подпоясанной витой веревкой, да, очевидно, его жена, такая же древняя старуха в замызганном платье и в деревянных башмаках. Прижимая к ссохшимся бесцветным губам кончик облезлого платка, она скорбными глазами, опутанными коричневыми морщинами, испуганно глядела куда-то через сад с раскидистыми яблонями, усыпанными ранними, но еще недоспелыми, едва начавшими краснеть яблоками.

      Пока Лацис, Журавлев и Еременко неловко выбирались из машины, Орлов спрыгнул с багажника и быстро подошел к этим людям.

      – Чего тут у вас стряслось? – спросил он по-свойски, видя, что они и без того до смерти напуганы.

      Все так же продолжая прижимать кончик платка ко рту, старуха чуть слышно пробормотала: «Там… господин Юдиньш… наш учитель», – и указала заскорузлым пальцем вглубь палисадника.

      Орлов вошел в калитку, миновал сад и увидел на двухстворчатых воротах, умело разрисованных масляными красками разными цветочками, распятого человека, одетого в исподнее: рубаху и кальсоны. Из пробитых крупными коваными гвоздями отверстий на руках и ногах, а также из разрезанной ножом груди капала кровь, которая образовала на земле под трупом приличную лужицу.

      В ногах у распятого человека на коленях стояла простоволосая женщина и горячим шепотом, обескровленными губами истово молилась, глядя снизу вверх на разбитое окровавленное лицо мужчины немигающими полусумасшедшими глазами.

      Орлов, пораженный увиденным, не сразу расслышал, как подошедший сзади Эдгарс Лацис негромко сказал:

      – Вот что у нас вытворяют