Расследование. Себастиан Ленц

ет надо мной, едва освещая мое рабочее место, будто бы желая, чтобы ее трудовой день поскорее закончился. На моем столе бумаги хаотично разбросаны, словно островки в море; одна из них, влажная от слюны, приклеилась к моему лицу.

      – Вставай, соня, – в голосе Павла звучит ухмылка. – Ты уже слюнями все дело заляпал. Ты что, кутил всю ночь? А меня не позвал?

      Я вытираю глаза и морщусь. В комнате душно, а мартовское солнце отказалось светить в окно, из-за чего пришлось зажигать лампу посреди дня.

      – Нет… Не до кутежа мне, – отвечаю, чувствуя, как вновь подступает волна усталости. – После последнего дела… кошмары замучили. И сердце болит, хотя доктор сказал, что всё в порядке.

      Павел вздыхает, садится напротив меня и сдвигает к себе кипу документов о расследовании, пытаясь привести в порядок тот хаос, который я оставил.

      – Доктора – они все говорят одно и то же, – буркает он, заглядывая в мои записи. – А ты чего вчера не спал?

      – Всё лицо того парня перед глазами, – говорю я, вздыхая. – Набу… Помнишь его? Того, которого мы арестовали. Каждую ночь он мне снится, как живой…

***

      Сутулый и худощавый Набу сидел на холодной деревянной скамье в полутёмной камере. Его лицо скрывалось за копной сальных, чёрных, как вороново крыло, волос.

      – Я не виноват, – прошептал он, когда я вошёл в камеру. – Клянусь, это была самозащита. Мы не были бандитами, мы всего лишь артисты. Это всё они.

      – Кто они? – я пересёк комнату и остановился напротив него. Павел встал у двери, скрестив руки на груди, чуть ли не подпирая потолок тесной камеры. Эмиль, наш новенький, почти ещё мальчишка, стоял, не зная, куда себя деть, что сразу выдавало его страх перед первым допросом.

      – Сектанты, – прошептал Набу, оглядывая нас, словно боясь, что его подслушают через стены камеры. – Клянусь, это они… Они поклоняются… – он сделал паузу, его руки затряслись, и он прикусил нижнюю губу, – богу нашей земли, так Они его называют. Его зовут… Поревит, – голос его стал совсем тихим. – Проведите ещё одно расследование. Проверьте… Всё это связано…

      – Нам не нужны твои сказки, – грубо перебил Павел, сделав шаг вперёд. – Ты говорил, что предсказатель, а потом вместе со своими дружками циркачами устроил резню в деревне. Так что признайся, сэкономишь время и нам, и себе.

      – Признаваться в том, чего не делал? – его голос натянулся, как струна.             – Я не виновен. Вы не понимаете… Они уже среди нас…

      – Мы слышали это тысячу раз, – с насмешкой отрезал Павел. – Ты арестован, и твои сказки о сектантах ничего не изменят.

      Я повернулся к Павлу, собираясь сказать, что это пустая трата времени, но Набу внезапно поднялся и шагнул вперёд, на свет. Только тогда я заметил его глаза – в них горела маниакальная убеждённость, которую нельзя было не увидеть.

      – Дайте мне карандаш и бумагу, – его голос стал спокойнее, и в нём мелькнула тень надежды. – Я кое-что вам покажу.

      Я взглянул на Павла. Он лишь пожал плечами, мол, это бессмысленно, но почему бы и нет. Повернувшись, я кивнул Эмилю. Молодой детектив тут же побежал выполнять поручение, и его шаги эхом разнеслись по мрачному коридору. Вскоре шаги стихли, и вновь все обняла бархатная тишина. Никто из нас не проронил ни слова – каждый был погружён в раздумья и томительное ожидание. Сектанты, оккультисты – в наши дни, в конце XIX века, это казалось абсурдным, словно отголосок древних мифов. Но мне было любопытно, что ещё он придумает, чтобы нас переубедить.

      Когда вернулся запыхавшийся, но довольный собой Эмиль, я передал Набу бумагу и карандаш. Он тут же схватил их и, не теряя времени, уверенно начал рисовать. Через минуту я уже держал в руках листок. На нём был нарисован треугольник с полудюжиной шипов устремленных к центру. Я застыл, глядя на этот знак. Что-то смутно знакомое вспыхнуло на краю сознания, но я никак не мог вспомнить, где и когда видел это прежде.

      – Проверьте архивы. Найдите дело о самоубийстве Николая Баранова, это произошло где-то семь-восемь лет назад… – прошептал Набу, вырвав меня из плена собственных мыслей. – Это всё связано. Баранов сошёл с ума из-за них, он пытался сбежать, но связь с культом его не отпустила. Они никого не отпускают…

      Эти слова будто застряли в моём сознании. Я был готов списать всё на очередные фантазии, вызванные страхом перед судом и наказанием. Но что-то в голосе Набу, в его взгляде, в этом странном рисунке никак не давало мне покоя. Имя «Николай Баранов» тоже прозвучало слишком знакомо, как будто я уже сталкивался с ним… но где? Я решил проверить.

      Поблагодарив Павла и Эмиля за помощь я сказал, что они свободны, а сам направился в архив. Пройдя мимо стола администратора и поднявшись на второй этаж я оказался у дверей с табличкой «Архив Пермской городской полиции». Я открыл дубовую дверь и мне в лицо ударил тяжелый и удушающий запах пыли и старых бумаг.

      Полки, заваленные пожелтевшими документами, молчаливыми хранителями ужасающих историй, смотрели на меня. Я прошел вдоль рядов, по скрипучему полу, пока не нашел нужный ящик с делами о самоубийствах, датированных 1890-1895 годами. Документы были в плачевном