Принцесса Баальбека. Генри Хаггард

д’Арси, в нерешительности остановилась перед своими двоюродными братьями; бедняжка не знала, кому из них отдать платок. Но Годвин что-то шепнул Вульфу; они оба протянули правые руки, схватили за два края платок, который она поднесла теперь к ним, и, разорвав его пополам, обвили этими обрывками рукоятки своих мечей. Видя их находчивость, все засмеялись и закричали:

      – Вина красивейшему из двух. Уж его-то они не поделят!

      Розамунда подумала с минуту, потом подняла большой серебряный кубок, самый широкий из стоявших на столе, наполнила его до краев вином, снова подошла к помосту, как бы в раздумье, и поднесла чашу братьям. Годвин и Вульф в одно мгновение наклонились к ней и оба коснулись губами вина. Снова послышался громкий смех, и даже Розамунда улыбнулась.

      – Книга, книга! – закричали гости. – Книгу молитв они не посмеют разорвать.

      В третий раз с книгой в руках подошла Розамунда.

      – Рыцари, – сказала она, – вы разорвали платок, вы выпили вино. Теперь я предлагаю святую книгу тому из вас, кто читает лучше.

      – Отдайте ее Годвину, – сказал Вульф. – Я воин, а не писец!

      – Хорошо сказано, хорошо сказано, – закричали пирующие. – Нам нужен меч, а не перо.

      Но Розамунда повернулась к ним и ответила:

      – Тот, кто поднимает меч, храбр; тот, кто владеет пером, мудр, но лучше всех человек, который может управлять и пером и мечом, как мой двоюродный брат Годвин, храбрый и ученый.

      – Слушайте, слушайте ее, – закричали гости, ударяя рогами, полными вина, о стол. Когда же наступила тишина, один женский голос произнес:

      – Велико счастье сэра Годвина, но мне милее сильные руки сэра Вульфа.

      После этого снова начались возлияния, и Розамунда и другие дамы ушли из зала. То были грубые, жестокие времена.

      На следующий день, когда большая часть гостей разъехалась, причем многие с головной болью, Годвин и Вульф прошли в солар к дяде, сэру Эндрю. Братья знали, что Розамунда была в церкви с двумя служанками и убирала ее после крестьянского пира, происходившего в средней ее части. Братья подошли к дубовому креслу старика, которое стояло против открытого очага, снабженного трубой (это было редкостью в те времена), и преклонили колени.

      – В чем дело, племянники? – с улыбкой спросил сэр Эндрю. – Вам, кажется, хочется, чтобы я снова посвятил вас в рыцари.

      – Нет, сэр, – ответил Годвин. – Мы думаем о гораздо большей милости.

      – Напрасно думаете, такой не существует.

      – О милости другого рода, – заметил Вульф.

      Сэр Эндрю подергал себя за бороду, глядя на молодых людей. Может быть, приор Джон уже шепнул ему словечко и он угадывал, о чем заговорят они.

      – В чем дело? – спросил он Годвина. – Я дам вам любой дар, если это будет в моей власти.

      – Сэр, – сказал Годвин, – мы хотим попросить вас позволить нам посвататься к вашей дочери.

      – Как? Обоим?

      – Да, сэр.

      Тут сэр Эндрю, который