Катушка синих ниток. Энн Тайлер

Нет, не то чтобы опять. Просто он не понимает, почему мы не попросили его пожить с нами.

      Даже Нора посмотрела удивленно.

      – Почему не попросили? – изумился Ред. – А он бы что, согласился?

      – Говорит, что да. И что все равно сейчас приедет.

      Эбби так и стояла в проеме, но сейчас вернулась на свое место и рухнула на стул, будто после утомительного путешествия.

      – Он узнал от Джинни, что вы переезжаете, – сказала она Стему, – и недоволен, что с ним не посоветовались. Якобы в доме нет на вас на всех комнат и переехать следовало ему.

      Нора принялась абсолютно бесшумно собирать тарелки и составлять их в стопку.

      – А что неправда? – спросил Ред у Эбби.

      – Что?

      – Ты говорила: «А вот это неправда, Денни».

      – Видишь, каков? – обратилась Эбби к Стему. – То глух как пень, а то вдруг слышит, что происходит на кухне.

      – Так что неправда, Эбби? – упорствовал Ред.

      – Ну, – беззаботно отозвалась Эбби, – сам знаешь. Обычная история.

      Она аккуратно положила серебряные нож и вилку поперек тарелки и отдала ее Норе.

      – Он не понимает, почему мы позвали Стема, если он… ну, ты понимаешь. Если он не Уитшенк.

      Повисла новая пауза. Нора, все так же беззвучно, одним плавным движением поднялась и понесла тарелки на кухню.

      Стем и правда был не Уитшенк. Но только в самом буквальном понимании слова.

      Люди как-то забывали о том, что Стем – сын укладчика кафеля Одиночки О’Брайана, Лоренса О’Брайана, если по-настоящему. Только он, подобно большинству укладчиков, был нелюдим, любил работать один и никогда не болтал о личном, вот его и прозвали Одиночкой. Ред всегда утверждал, что Одиночка кладет кафель лучше всех, хоть и далеко не быстрее.

      Казалось странным, что у Одиночки есть ребенок. Глядя на него, высоченного, тощего как скелет и такого светлокожего, что видны кости черепа, никто почему-то не сомневался, что живет он отшельником, без жены, без детей, без друзей. Да, без жены и, наверное, без друзей, зато с сыном по имени Дуглас. И несколько раз, когда подводили няни, он приводил малыша с собой на работу. Правилами такое запрещалось, но, поскольку укладчикам не требовалось заходить в опасную зону, Ред смотрел на нарушение сквозь пальцы. Одиночка шел прямиком на кухню или в ванную, где работал, а Дуглас семенил за ним на коротких ножках. Одиночка никогда не смотрел, поспевает ли за ним мальчик, а тот не жаловался и не просил подождать. Они устраивались в помещении, плотно закрывали дверь, и все утро из-за двери не доносилось ни звука. В обед выходили, отец, а за ним, ковыляя, Дуглас, и ели сэндвичи – вроде бы вместе с остальными, а вроде бы и в сторонке. Дуглас, совсем еще маленький, пил из бутылочки с соской. Он не отличался миловидностью и походил скорее на беспризорника, чем на рекламного бутуза с ямочками на щеках, какими принято представлять детей этого возраста. Волосы у него были почти белые, стриженные колючим ежиком, глаза – бледно-бледно-голубые, с розоватым ободком по краям. Вся одежда, казалось, была ему велика. Создавалось впечатление, что это она его носит, нацепив впопыхах, как очки или шарф. Брюки ему подворачивали несколько