Когда Зацвёл Миндаль. Шаира Тураповна Баширова

себе обнять мужа перед его родителями. А они стояли и улыбались, глядя на них.

      – Бахром акя! Вы вернулись! Вернулись… – плача, говорила молодая женщина.

      – Ну всё, всё! Давайте сядем. Папа, мама… я всего на два часа, надо возвращаться. Простите меня… – произнёс молодой человек, высокого роста, крепкого телосложения, красивыми чертами лица похожий на мать, а прямым взглядом карих глаз, на отца.

      – Как возвращаться? – почти разом, воскликнули родители парня и жена.

      – Так получилось, простите. Мне недельный отпуск дали, но время на дорогу ушло, как я ни старался приехать пораньше, попутки, поезда… и вот,  через два дня мне нужно быть в части, – говорил Бахром.

      Салима, вдруг опомнившись, вспомнила о детях и золовке, которая растерянно стояла в стороне и с улыбкой смотрела на брата.

      – Акбар! Малика! Фатима! Ну что же вы стоите? Брата обними, Фатима, дети! Папу обнимите, – воскликнула молодая женщина.

      – Салима, готовь на стол, пусть хоть поест и приготовь ему в дорогу поесть, – сказала Матлюба, пока Бахром обнимал и целовал своих детей, а Фатима стыдливо прятала глаза, уткнувшись в грудь брата.

      – Ну как же это… может хоть на один день останешься, сынок? – спросил Фахритдин акя.

      – Не могу, отец, боюсь, дорога займёт больше времени. Если опоздаю, мне дезертирство грозит. Я ведь в один день из пулемёта сбил два самолёта, языка важного взял, командир хотел к награде представить, но я попросил отпуск, очень по Вам тосковал, хотя это неправильно, война идёт. Меня на улице машина ждёт. Просто, на нашу узкую улицу, грузовик не смог заехать. Мне пора, папа, мамочка… я обязательно вернусь, – говорил Бахром, опять обнимая мать и детей.

      Тут подошла Лида и с надеждой посмотрела на парня.

      – Бахром… может слыхал… Панкратов Глеб, служит в пехотных войсках? – спросила молодая женщина.

      – Нет, Лида, не слыхал. Простите. Воюет где-то, – ответил Бахром.

      Салима поставила на стол суп, кусочки сахара и несколько кусочков сухарей.

      – Поешьте, Бахром акя, путь не близкий, – сказала она, поглаживая мужа по плечу.

      – Ой, чуть не забыл… – вспомнив о вещевом мешке и быстро развязывая его, сказал Бахром.

      Он вытащил четыре банки тушёнки, столько же буханок хлеба, куски сахара, четыре куска хозяйственного мыла и две плитки шоколада. Положив всё на хантахту, он завязал мешок.

      – Вот, ребята с части собрали, как узнали, что домой еду, – улыбаясь, сказал молодой человек, перекусывая, чтобы не обидеть родителей.

      Все смотрели с изумлением на хантахту. В те годы, всё это было на вес золота, а мыло в особенности.

      – Сынок, хлеб и тушёнку в дорогу возьми, тебе долго ехать, – сказала Матлюба.

      – Не переживайте за меня, ойижон, нас хорошо кормят, поверьте, – опять обнимая мать, сказал Бахром.

      Матлюба плакала, крепко обняв сына и отпускать его не хотела.

      – Не пущу! Сыночек! Родимый мой… не пущу! – зарыдала бедная женщина.

      – Ну