Со мною Небо и младший брат. Летиция Павлова

1.

      Из надписи на памятнике Кюль-тегина

      Уже смеркалось, когда вдали наконец показались тукюеские шатры. Люй Сяну следовало бы обрадоваться, но он только задернул шторку и откинулся на подушки, чувствуя себя совершенно разбитым: долгая езда в тряской повозке вконец его вымотала, и даже мысль о том, что скоро эта пытка закончится, не приносила облегчения – ведь впереди его ждал такой же долгий путь домой. Домой… если он вообще туда вернется. Он слышал что-то о том, что у варваров принято приносить в жертву умершим живых людей, чужеземцев, и хотя они с Чжан Цюйи были императорскими послами и везли императорский манифест, Чанъань осталась так далеко позади, что варварский правитель может и не обратить на это внимания. Конечно, нынешний тукюеский кэхань совсем не то, что его дядюшка, и последние десять лет на северной границе царил мир; но с варварами ни в чем нельзя быть уверенным.

      Он отодвинул шторку.

      – Командующий Чжан!

      Ему пришлось ждать, пока подпрыгивающая на ухабах повозка не поравняется с всхрапывающим серым конем Чжан Цюйи. На мгновение Люй Сян позавидовал выдержке военачальника: тот держался в седле так невозмутимо и надежно, будто они только что выехали из ворот Чанъани. В самом начале пути его надменная самоуверенность только раздражала Люй Сяна, но сейчас он был как никогда благодарен Чжан Цюйи за то, что тот едет вместе с ним. От одного его вида Люй Сян почувствовал себя спокойнее и увереннее.

      – Командующий Чжан… – он прокашлялся, скрывая неловкость: о чем бы таком спросить? – Как вы думаете, что теперь будет с тукюесцами?

      – То есть?

      – После смерти прежнего кэханя они чуть не лишились всего, что им удалось завоевать. Но тогда у них был Кюэ-тэгинь. А теперь его не стало. Не настало ли время им снова искать защиты у дома Тан?

      Чжан Цюйи задумчиво помычал сквозь сжатые губы.

      – Кто знает, – сказал он. – Пока-то они держатся. Надо послушать, что говорят в ставке. Вы ведь не знаете тукюеского, сановник Люй?

      Люй Сян покачал головой:

      – Только хуский2.

      – Скверно, – заметил Чжан Цюйи как бы про себя. – Ну ладно. Думаю, многое будет понятно с первого взгляда.

      – Кэхань? – понимающе уточнил Люй Сян.

      Чжан Цюйи быстро взглянул на него.

      – Да, – сказал он. – Может, нам и не придется ничего делать.

      Пока Люй Сян выбирался из повозки и распоряжался носильщиками, лошадей уже распрягли и увели. Чжан Цюйи ждал его – неподвижная темная фигура на фоне алеющего неба.

      В кочевье было необычно тихо. Не визжали дети, не кричали женщины. Даже собаки, почуяв незваных гостей, не заливались злобным лаем, а отрывисто гавкали несколько раз, будто предупреждая: «Не подходи, а то хуже будет», и смолкали, то ли не смея, то ли не желая нарушить тишину. Люй Сяна от всего этого мороз продрал по коже.

      Чжан Цюйи вопросительно оглянулся на него, и он, спохватившись, прибавил шагу.

      Сумрачную юрту кэханя освещал только догорающий очаг. В первое мгновение Люй Сяну показалось, что внутри никого нет, и он уже собирался раздраженно обернуться и спросить их провожатого, молодого воина, что все это значит, но тут в тенях у противоположной стены что-то шевельнулось, и оттуда донесся странный, как будто осипший голос. Слов Люй Сян не разобрал, но их провожатый, похоже, все прекрасно понял. Он тоже что-то произнес – несомненно, по-тукюески. Осипший голос ответил – теперь в нем как будто прозвучала повелительная интонация. Их провожатый кивнул, проворно опустился на колени и принялся раздувать огонь.

      – Прошу меня простить.

      Это было сказано уже по-ханьски – с неизбежным акцентом, но вполне понятно благодаря тому медленному, старательному произношению, которое отличает людей, изучивших чужеземное наречие, но не слишком часто – или не слишком уверенно – говорящих на нем.

      – Я не должен был так встречать посланцев моего отца-императора. Но уже вечер, и мы не ждали, что вы прибудете сегодня. Прошу простить меня за непочтительность.

      – Какая непочтительность, о чем вы! – почти машинально воскликнул Люй Сян. – Это мы должны извиняться за то, что не предупредили вас заранее о нашем приближении. Вы теперь кочуете так далеко от нас, что трудно рассчитать, сколько времени уйдет на дорогу.

      – Но вы все же приехали. И за это я вам благодарен.

      Огонь между тем разгорелся, а человек, сидевший у дальней стены юрты, поднялся и прошел вперед, так что Люй Сян и Чжан Цюйи наконец смогли рассмотреть нынешнего повелителя тукюесцев – Бигя-кэханя, как его титул произносится по-ханьски, а на его родном наречии – Бильге-кагана.

      Он был невысок и крепко сложен, как и все кочевники, но двигался тяжело, а отсветы, пляшущие на лице, и вовсе превращали его в глубокого старика. Между тем ему еще не исполнилось пятидесяти. Вглядевшись, Люй Сян невольно вздрогнул, когда понял, что глубокие продольные морщины, прорезавшие щеки кагана – вовсе не морщины, а едва затянувшиеся рубцы.

2

Хуский язык – согдийский язык. Согдийские купцы, торговавшие китайским шелком, играли значительную роль в жизни Тюркского каганата.