Над островом чёрный закат. Хроники исступлённых. Юрий Колонтаевский

парней до включения механизма расправы… И, пожалуйста, освежи одежду. Недопустимо так опускаться. Ты же врач. Простой врач.

      Выпроводив Тарса, Координатор вернулся к столу, опустился в кресло, замер.

      В молодые годы, когда борьба за лидерство так естественна, он на первые роли не рвался сознательно, предпочитая оставаться вторым. Свой выбор он объяснял самому себе врожденной скромностью и скучным отсутствием амбиций. Первым всегда был будущий Владетель.

      Вместе с тем, сколько помнил себя, он мечтал о власти, но не о власти карать и миловать по произволу, которую обычно предполагают невежды. Его вполне устраивала власть над одной по-настоящему интересной тихой стороной жизни – вещественной. Идеологию, законотворчество он охотно оставлял Владетелю, олицетворяющему высшую власть и высшую ответственность. Он легко соглашался с тем, что второе место в государстве исступленных его потолок, и совершенно искренно не желал большего.

      Однако бывали времена, когда он мог легко, почти не прилагая усилий, переместиться на первое место. Высшая власть поманила особенно настойчиво, когда Владетель вопреки Закону увлекся обворожительной юной плебейкой, похищенной на Континенте в колонии славов и тайно вывезенной на Остров. Порабощенный пагубной страстью, он спрятал девчонку от любопытных глаз в своем поместье, наивно полагая, что для окружающих это происшествие останется незамеченным, и на целую весну совершенно устранился от дел, переложив на его плечи, как нечто само собой разумеющееся, еще и свою долю забот.

      Тогда страна жила в ожидании перемен. В Сенате, прежде разобщенном на два лагеря, немедленно прекратились распри. Непримиримых врагов объединила общая страсть во что бы то ни стало кардинально изменить жизнь государства. На удивление открыто и смело сенаторы потянулись к трибуне. Наперебой, не опасаясь последствий, в крайней запальчивости принялись твердить о переменах, которые ждет народ и, конечно, они сами – вместе с народом. Жажда решительной перестройки государственного механизма сконцентрировалась до состояния, при котором было достаточно небольшого толчка, чтобы перемены осуществились.

      Владетеля обвинили в бесцеремонном, на виду у всех попрании Закона, в тяготении к сомнительным удовольствиям, и, как следствие, в пренебрежении к высокому долгу и назначению. Единогласно постановили сместить его со всех занимаемых постов и предать суду. Преемником назвали его – и не только в Сенате, но и среди народа.

      В конце концов, явились заводилы и, задыхаясь от возбуждения и страха, поставили перед выбором. Был задан единственный вопрос – готов ли он на последний решительный шаг? Он думал недолго и отказался – он не был готов.

      Владетелю донесли – уши у него были повсюду. Он немедленно понял, что перегнул палку, и пошел на попятный, проявив свойственную ему гибкость, – напрочь отказался от всего, что раздражало народ, и в первую очередь от плебейки, успевшей родить ему