Амстердам. Тени свободы. Лев Легенд

налево и остановились в пробке. Справа возвышался музей театра, окутанный металлическим каркасом с сеткой – проводилась реконструкция. Вот из двери, справа от главного входа, вышел рабочий в потрёпанных джинсах весь покрытый известью. Своей внешностью он явно не походил на голландца – чёрные как смоль волосы, острый соколиный взгляд и выдающийся нос, напоминающий горный хребет. Ещё один художник, непризнанный на родине и вынужденный творить на стройках Амстердама. К центральному входу музея подтягивались люди. Ничего особенного, если бы не группа молодчиков из девяти человек в коричневых накидках. Капюшонов им только не хватало. Они подошли бодрым шагом к входу и вместе с общим потоком влились внутрь. Кто такие – не знаю. И не удивляюсь. Ведь мы в Амстердаме. Даже если человека трудно чем-либо удивить, в этом городе он обязательно найдёт причину хоть на миг раскрыть глаза шире обычного. Тем временем пробка рассосалась, и мы двинулись дальше. Третья остановка – у Дома Анны Франк. Эта еврейская девочка вошла в историю своим дневником, в котором поведала о тяготах Второй мировой войны. В такой солнечный день мне совсем не хотелось погружаться в великое горе, как, впрочем, и всем моим попутчикам, и мы остались в автобусе.

      Обогнув раскинувшийся над каналом арочный мост, мы устремились к следующей остановке, которая раскрыла перед нами занавесы нескольких театров. Рядом с ними соседствовало известное многим Hard Rock Cafе ¹. Выйдя из автобуса на этой остановке, при желании можно было мгновенно поменять театральный балкон на барную стойку и шумную компанию. Но, похоже, всех нас устраивала интернациональная компания, и мы продолжили путь.

      В пятый раз мы остановились на территории нескольких музеев, среди которых были Музей бриллиантов и Музей Ван Гога. Наушники рассказывали, какой невиданной красоты и размеров бриллианты покоятся на пьедесталах музея. В голове мелькнула мысль, как можно было превратить этот камень в дорогостоящий предмет поклонения и вожделения, приносящий меньше счастья, чем гранёный стакан. Из последнего можно воды живой напиться. Голос на плёнке прервался живым голосом гида. Она сообщила, что, к сожалению, мы не сможем посетить музей бриллиантов, так как он закрыт. Мгновенное разочарование скользнуло по салону, но быстро улетучилось. У музея автобус простоял десять минут – дольше, чем обычно. Кто-то вышел перекурить, кто-то – пройтись и подышать свежим воздухом. Мне хватало открытого окна, а оставить свой след на улицах города я сегодня ещё успею. В автобус вбежала светловолосая девочка лет десяти и начала перекладывать сумку и куртку с места на место в поисках более подходящего сиденья. Все сиденья были одинаково красными, менялись лишь затылки перед глазами. Я гулял взглядом в лабиринтах волос стройной африканки. Наконец девочка определилась и немного успокоилась. Её куртка, поняв, что прыжки с места на место закончились, расслабилась и сползла на пол. Мама юной непоседы докурила сигарету и, взмахнув нестареющим вязаным одеянием,