Прибежище смерти. Марина Владимировна Чигиринова

как на духу рассказал все Тихону.

      – Лет-то тебе сколько? – спросил Тихон. – Не так-то легко сейчас с работой. Попробуй, может у тебя получится, а я уже давно перебиваюсь случайными заработками. А ведь я художник.

      – Правда? Художник? Не видел я никогда живых художников, – Ленька с любопытством пытался разглядеть нового знакомого. – Мне уже двадцать восемь лет, двадцать девятый пошел.

      – А мертвых художников видел? – усмехнулся Тихон. – Тебе больше двадцати не дашь, чубатый.

      Леньке показалось, что над ним смеются, насупился: – Давай спать, рано еще. Тихон шаркая вернулся в свой угол, за куртину из ящиков, пару раз кашлянул, повозился, шурша бумагой и, видимо, заснул.

      Темнота сразу перестала быть такой зловещей и пугающей – подкашливание и храп Тихона делали ее уютней. Ленька подсунул под себя еще две доски и заснул.

      Ему снова снился поезд, мелькание вагонов, потом за ним кто-то гнался, а он, тяжело махая руками, поднялся в воздух и взмыл над городом, под ним были маленькие, как спичечные коробки, дома, а люди меньше муравья..

      – Вставай! Надо уходить, а то нас здесь поймают, – торопливо шептал Тихон Леньке на ухо – пойдем!

      – Сейчас-сейчас, – Ленька огляделся, было по прежнему темно, но спать уже не хотелось – Что ночь еще?

      – Нет, здесь в подземелье темно и днем, видишь, в щелку солнце светит и здесь немного посветлее стало… Видно уже утро давно.

      Для Леньки это было первое утро без петухов, и без света из маленьких деревенских окошек. Вдвоем с Тихоном они медленно двигались к выходу. Тихон чувствовал себя увереннее, видно бывал здесь, но по-стариковски шаркал ногами, пропустив вперед Леньку, который тоже сориентировался и уже бодро поднимался по ступенькам наверх. Снизу надавил на широкий люк, но он не поддавался. Неужели их заперли снаружи? Там были ушки от замка!

      – Сейчас подмогну, – снизу заторопился подняться Тихон, поняв в чем дело.

      Но Ленка снова надавил, поднатужился и квадратный тяжелый люк со скрипом открылся. Они щурясь от солнца выскочили из подвала и скрылись в глубине проходных дворов. На ярком свете Тихон уже не казался таким важным господином. Его, когда-то приличная, одежда выглядела потрепанной и обветшавшей, брюки из черного стали неопределенного цвета, на старом пиджаке были заплатки, но из платочного кармашка висела начищенная стальная цепочка на которой блестел окуляр монокля. Тихон щурился на свет и явно плохо видел, надвигая зеленоватую шляпу с коричневой лентой ниже на какие-то бесцветные, тусклые и невыразительные глаза. А причина его неуверенной походки была в рваных штиблетах, которые давно порвались. У правого была спереди оторвана подошва, «просила каши», и при ходьбе загибалась внутрь, создавая ту самую хромоту и шарканье.

      – Нам дальше в разные стороны – тебе на Болотную, а мне, в другую сторону – на Смоленское кладбище. Я обычно там и ночую, и халтурку иногда нахожу, на памятнике надпись выбить, или еще что. Если что не заладится – приходи ко мне, на кладбище. Ты парень