Грегори и сумрачный лес. Dmitry X-Ram

ами соленого ветра.

      В черепичной крыше горит окно, за ним, в окружении старой мебели и недочитанных книг, на полу сижу я. Измученный тоской и опустошенный печалью, я пытаюсь забыть. Забыть про то, что больше никогда не увижу отца.

      Паутина мыслей липким слоем покрывает память, которая не дает угаснуть надежде.

      Свет никогда не исчезает бесследно. Его ласковые глаза, наполняющие сердце той дивной тишиной, в которой растворяешься без остатка, целиком обращаясь спокойствием и теплом.

      В его глазах всегда жил огонь.

      И вот огонь уже рядом. Так близко, что протяни руку и ощутишь прикосновение пламени.

      Он вьётся, вздымаясь, обретает силу, неспешно охватывая всю комнату.

      Пожирает любимые книги, выцветшие портьеры, альбомы с набросками и антикварную мебель.

      С потолка сыплется почерневшая штукатурка.

      Порыв ветра ударяет в окно, и рамы расцветают оранжевыми цветками. Пламя подбирается всё ближе, обходя своим жаром лишь старую дубовую дверь, ведущую в коридор.

      Выбегая из комнаты, я слышу, как за спиной со звоном разлетаются стёкла, а шум огня стремительно нарастает. Пламя гулким ударом врезается в дверь за моей спиной и потоками ослепительного света проникает сквозь щели, наполняя коридор красными отсветами.

      Внезапно всё стихает. Воздух, только недавно содрогающийся от пожара, вновь холоден и спокоен. Нет запаха гари, нет треска сгорающей древесины.

      Лишь холодное сияние луны в конце коридора, да зеленоватые тени на стенах.

      – Сны выплескиваются в реальность, просто сны – шепчу я, дрожа всем телом.

      Смерив взглядом знакомую картину и, стараясь преодолеть дрожь, я делаю шаг навстречу лунному сиянию.

      В моменте мне кажется далёким и обесцвеченным все то, что так долго окружало меня.

      Память неустанно предлагает образы из мира, который уже не вернуть.

      Улыбка отца, в уголках его ласковых губ, наши игры и полночное чтение книг.

      По правую руку проплывает, словно в тумане, дверь отцовского кабинета, за которой целая коллекция привезенных им из путешествий диковин. Его комната давно пустует и дверь заперта. Слева – винтовая лестница, ища поддержку у стен, спиралью утекает в подвал, минуя первый этаж.

      Пара окон выходят на крышу крытой веранды. Лунный свет белесыми пятнами падает на деревянный паркет, изогнутые тени ветвей тянутся сквозь эти пятна к ногам.

      Ускорив шаг, я чуть было не налетел на третью – последнюю дверь.

      Знакомая бронзовая ручка с голубой окисью кажется мне особенно холодной.

      Дверь отворяется почти бесшумно. Пламя свечей, расставленных повсюду, вздрагивает под сквозняком. На мгновение комната погружается в полумрак.

      В старом кресле с потертой обивкой и высокой спинкой сидит моя мама.

      Глядя во тьму сквозь бликующие стекло, опоясанное жёлтой рамой, она пьет вино из высокого изящного бокала.

      На тумбочке, под мерцающим светом свечей, старый графин, наполненный алым туманом.

      Рядом с ним свалены в кучу черно-белые снимки и стопки исписанной пожелтевшей бумаги.

      В руках у мамы сверкнул металлическим блеском медальон, инкрустированный лазуритом шумерской эпохи. Подарок отца, сделанный перед тем, как тот отправился в свою последнюю экспедицию.

      Мама, то и дело, проскальзывает тонкими пальцами по синим камням. Глаза обращены в ночь, лицо покрыто тенями. Комната полна призраками, их движения пронизаны болью.

      Возникнув в дверном проеме, я коротко постучал. Вздрогнув, она обернулась.

      Её глаза способны были испугать. Тусклые. Потухшие. Сухие. Полные отчаяния.

      Взгляд раненого зверя, загнанного гончими – едва ли смог бы соперничать с ее взглядом бесконечного горя.

      – Как ты тихо… – ещё сильнее побледнев, наконец проговорила она – Ты… Что тебе нужно, Грегори?

      – Где папа?

      Дрожащим голосом мама отвечала:

      – Папа не вернётся, Грег. И ты это знаешь. Он умер. Уже как месяц его признали погибшим – голос её дрожал всё сильнее, – Его уже не вернуть. Ни ты, ни я – больше никогда не увидим его.

      – Ты похоронила отца, хотя его тело так и не нашли.

      Она окончательно утратила веру, но я стоял неподвижно.

      Фигура, обрамленная лунным светом, бьющим в спину из коридора.

      Контур, залитый тушью. Чёрное пятнышко на просроченной фотопленке.

      В этот момент я готов быть всем, но только не собой.

      Я готов был поверить во всё, но только не в потерю отца.

      – Стараясь забыть, ты мешаешь себе принять. Это не убережет тебя от боли, – сделав ударение на последнем слове, сухо произнесла она, едва сдерживая слёзы, – И мне тяжело, всякий раз, словно впервые, знакомить тебя с его смертью, – В её голосе звучал укор, – Грегори, прошёл уже месяц…

      Вновь гнев с рыданиями тяжёлым