Азъ есмь Софья. Государыня. Галина Гончарова

время! Тетя, найди мне пана Володыевского! Срочно!

      Анна закивала и исчезла за дверью.

      Софья вздохнула и принялась отдавать приказания. Может, и преждевременные, да ведь потом их уже не отдашь. Поздно будет.

      Погрузить, привезти, отправить гонца… Срочно!

      Пан Ежи долго ждать себя не заставил. Даже в двери стучать не стал.

      – Государыня?..

      – Ежи, – Софья тоже не церемонилась. – Государь, похоже, умирает. Выдвигай всех, кого можешь, к Москве, ежели бунт поднимется – идите к Кремлю. В бунтовщиков стрелять, давить их, на месте раскатывать, на заборах вешать – ты понял? И чем жестче, тем лучше. Потом все спишется, Богом клянусь, никто тебя тронуть не посмеет. Но что такое бунт – ты сам знаешь. Никому не уцелеть, на месте школы пустошь останется…

      Ежи кивнул.

      – А ты, государыня?

      – А я вперед поскачу.

      – Одна?

      – Двоих с собой возьму…

      – Невместно сие!

      – Плевать!

      Софья и сама удивилась, как из нее это вылезло, ан, жива оказалась девчонка закалки девяностых.

      – Ежи, бунт все спишет. А коли нет… Перед отцом я сама отвечу. Богом клянусь…

      Пан Володыевский и сомневаться не подумал. Будь на месте Софьи кто иной – не пошел бы. Но царевну он уже успел оценить, еще как успел. Эта ни кричать, ни плакать не станет. А вот выстрелить в лицо может. В упор.

      И сокрушаться не о жизни человеческой будет, а о том, что ей кровью платье заляпало. И все же не спросить еще раз не мог:

      – Вы уверены, государыня?

      И наткнулся на тяжелый взгляд темных глаз. Уверенность? Нет. Сама смерть.

      – Я сейчас в Москву. Там разберемся. Ежели от меня кто – тебе зеленую ленту покажут и приказ передадут, остальным не верь.

      – Хорошо, государыня.

      Ежи сорвался с места. Софья тоже ждать не стала.

      На конюшню! И пусть коня седлают!

      Да, пусть и кое-как, но верхом она ездила. Умела – и сейчас продержится в седле, что бы ни случилось. Пусть по-мужски, пусть не подобает, но в карете она черт знает когда в Москву поспеет! Казаки уже седлали для царевны коня, еще пару для ее спутниц – не одной же ехать…

      Через пять минут на дороге только пыль столбом взметнулась. Царевна, две девицы с ней да десяток казаков – все наметом скакали к Москве, загоняя коней.

      То самое шестое чувство, не покидавшее Соню в лихие девяностые, било внутри набатом.

      Успеть!

      Ус-петь, ус-петь…

      Только бы успеть!!!

* * *

      Любава сидела возле мужа, стискивая его холодную руку в своих горячих ладонях.

      Неужели?

      Как же теперь?..

      Мысли скакали испуганными зайцами. Было страшно, тоскливо и очень больно. Неужели этот человек уходит?

      Рядом мелькали чьи-то лица, кто-то что-то говорил… женщина сосредоточилась.

      Блюментрост с таким лицом, что смотреть не хочется – тут и горе, и осознание своей беспомощности, и ожидание наказания.

      А еще Лукиан Кириллов – спрашивает что-то… что?!

      Не стоит ли государю чин