Азъ есмь Софья. Государыня. Галина Гончарова

ты еще и царь – и ты пока не знаешь о своей судьбе.

* * *

      Михайла Юрьевич Долгоруков чуть сдвинул камень в перстне. Еще одна частичка отравы заняла свое место.

      Крохотная. Совсем незаметная…

      Кому легче отравить человека, как не доверенному стольнику? Подносишь вино – и пара белых крупинок падает в кувшин. Где без следа и растворяется.

      Чем хорош этот яд – он медленный.

      А еще – действует на сердечную жилу, сворачивает и сгущает кровь, заставляет сердце потухнуть…

      Но есть у него и главное достоинство. Его надобно добавлять несколько недель, может, месяцев – и только тогда он возьмет свое. А ежели сам Михайла отпробует вина из царского кубка, ничего с ним не случится. Ну, сердце чуть быстрее зайдется – так это ж не страшно. Беда может случиться, только когда ежедневно принимаешь этот яд.

      А царь, с легкой Михайлиной руки, так и поступает.

      И поделом!

      Нечего было моего отца… тварь худородная!

      Кто такие Романовы рядом с нами? Выскочки, нищеброды, ничтожества…

      Такого и убить не грех. Я ведь за отца…

* * *

      Ян Собесский обходил лагерь.

      Коронный гетман старался выматываться до такой степени, чтобы рухнуть в жесткую постель и забыться.

      Думать не хотелось, но мысли злобно лезли в голову.

      Любовь – это чудо?

      Безусловно. Но когда ты понимаешь, что ты-то любишь, а вот тебя?.. Тут и начинается мучение. Иногда Ян желал стать угольщиком и жить в хижине, в лесу, лишь бы знать, что любят его. Не титул, не блестящего воина, а просто – человека. Яна…

      Вот Ежи Володыевскому в этом повезло… Ян вспомнил, как Ежи вошел в Каменец после победы, как Бася стремительно бросилась к нему… она б и стену прошла не заметив, встань та стена на пути! И такое сияло у нее в глазах… ей-ей, так и Мадонна на сына, наверное, не смотрела. Всем было ясно, что для этих двоих друг без друга и жизни не будет.

      А ему?

      Марыся, как ты могла?! Травить беременную женщину!

      А что потом?

      Ян чувствовал себя премерзко, и даже предстоящая война этого не искупала. Хоть голову на ней сложи, право слово. Да вот и того нельзя. У него еще наследников нет – предки проклянут. А ведь его матери Марыся никогда не нравилась…

      Он-то в нее влюбился, еще когда она семнадцатилетней выходила замуж за Замойского… по расчету, опять по расчету…

      Да видел ли он когда истинное лицо своей жены?!

      – О чем размышляете, пан?

      Молоденький епископ Станислав, отправленный в этот поход Анджеем Краковским, смотрел сочувственно. Он-то знал причину – Ян исповедался ему, хотя и нельзя сказать, что почувствовал себя намного лучше.

      Ответа не потребовалось, стоило только увидеть тоскливый взгляд. Епископ вздохнул, дружески положил руку на плечо пана, разгоняя зловещие тени, прогоняя тоску.

      – Верьте, пан, иногда мы не знаем, что творим, но Господь наш в неизъяснимой мудрости своей ведает многое. Никогда он не сделает того, что будет чадам его во вред…

      – И войны? И смерти?

      – Нам не провидеть его мудрость. – Улыбка епископа стала