Любовь сильнее страха. Кира Мэй

осекаюсь. – Фразу. Что ты вкладываешь в эту фразу?

      Девчонка еще с минуту смиряет меня недобрым взглядом, а потом, шумно выдохнув, лепечет не совсем то, что я планировал услышать:

      – Надо любить всех и вообще. А не кого-то в какой-то определенный день. Любовь для этого создана.

      А где теории мировых заговоров?

      – Вот так просто?

      – Я, по возможности, стараюсь не усложнять. – Пытаюсь придумать остроумный ответ, но светлая макушка слишком быстро растворяется в воздухе.

      Не без сожаления, но принимаю скомканное окончание нашего диалога. Вот что это в ней играет: юношеский максимализм или правда остались вот такие… Глупые? Наивные? Очаровательные… Отмахиваюсь от неуместных мыслей и аккуратно пробираюсь через толпу, держа бокал над головой, как трофей. и Параллельно пытаюсь отыскать взглядом две крупные фигуры. Благо таких здесь немного, поэтому быстро направляюсь к небольшому столику в самом углу.

      Вечер уже не кажется таким безнадежным.

      – Ладно, может уже расскажешь, что мы здесь делаем? – Даже не успеваю сесть, когда Андрей задаёт резонный вопрос.

      Мы оба не очень понимаем зачем было тащиться в пятницу вечером в самый центр. Потолкаться с кучкой хипстеров можно в любом ТЦ, только на это давно нет ни желания, ни времени. А вот наш третий товарищ сияет как начищенная монета и это вызывает сомнения. И опасения.

      Очень много опасений.

      – Мы купим этот бар, – удовлетворенно чеканит Ник, а у меня непроизвольно открывается рот.

      – Что купим, прости?

      – Этот бар, вы сами говорили, что нам надо расширяться!

      – Ник, расширяться – значит открыть парочку новых небольших заведений, а не выкупать чужой бар в центре города, мне кажется, ты переоцениваешь наши возможности… – Вижу, что у Андрея подбородок чуть трясётся, как перед приступом истерического смеха, но осознание, что этот придурок не шутит сильно освежает его пыл.

      Ещё лет пятнадцать назад, когда нас было пятеро, а дружба только набирала обороты, Андрюха Китаев, самый старший из нас, был единственным, кто не романтизировал участие в фанатском движе. Кит чётко понимал, что мы никогда не станем белыми воротничками – придётся крутиться самостоятельно. К окончанию универа картинка прояснилась ещё чётче: Рим, он же Андрей Римкин, уехал в Питер на встречу большой любви. Гриша внезапно решил поменять жизнь на сто восемьдесят градусов и, после физкультурного, настойчиво пытался поступить во ВГИК, а мы втроём решили идти по пути наименьшего сопротивления. Советовались с родителями, консультировались с друзьями. Целыми днями продумывали различные варианты, но отметали один бизнес-план за другим. Пока, однажды, Китаев не приехал ко мне в пять утра с горящими, от осознания, глазами. Осознание было сомнительным, но надёжным: надо работать с тем, о чём знаем больше всего. А знали мы тогда мало о чём. Если честно, то не о чём, кроме спорта и алкоголя.

      Противоречиво, но честно.

      И