Его превосходительство Эжен Ругон. Эмиль Золя

законным, не сносясь с высшей инстанцией.

      Наступило молчание. Ла-Рукет старался привлечь на себя внимание красавицы Клоринды.

      – Но, – спросил, он наивно, – почему же Ругон не хочет, чтобы Родригецу дали два миллиона? Какое ему до них дело?

      – Это вопрос совести, – серьезно заметил Кан.

      Ла-Рукет по очереди взглянул на обоих своих собратьев, но, видя их торжественные лица, даже не улыбнулся.

      – К тому же, – продолжал Кан, как бы рассуждая вслух, – Ругону делают разные неприятности с тех пор, как де-Марси назначен министром внутренних дел. Они всегда не терпели друг друга… Ругон говорил мне, что если бы его не удерживала привязанность к императору, он давно бы удалился от дел… Словом, ему больше не по себе в Тюльери и он находит нужным покончить с ними.

      – Он поступит как честный человек, – заметил Бежуэн.

      – Да, – проговорил Ла-Рукет с тонким видом, – если он хочет выйти в отставку, то время выбрано удачно… Однако его друзья будут в отчаянии. Посмотрите-ка на полковника, какое он строит грозное лицо! Он так рассчитывал к 15-му будущего августа прицепить красную ленточку на шею… А хорошенькая г-жа Бушар, которая поклялась, что достойный ее супруг будет начальником отделения в министерстве внутренних дел раньше шести месяцев! Вы знаете, что маленький д’Эскорайль, баловень Ругона, должен был положить под сукно приказ о назначении Бушара в день ангела его жены… Кстати, куда они делись, маленький д’Эскорайль и хорошенькая г-жа Бушар?

      Все трое принялись их искать и, наконец, нашли в глубине трибуны, тогда как, при начале заседания, они сидели на передней скамейке. Теперь они укрывались в полумраке за спиной старого плешивого господина и сидели смирнехонько с раскрасневшимися лицами.

      В эту минуту президент оканчивал чтение. Он произнес последние слова усталым голосом:

      – Законопроект о повышении налога, установленного законом 9-го июня 1853 г., и чрезвычайном налоге для департамента Ла-Манш.

      Кан, устремившись навстречу к депутату, входившему в залу, привел его, говоря:

      – Вот г. Комбело, который сообщит нам новости.

      Г. де-Комбело, камергер, выбранный в депутаты ландским департаментом вследствие желания, формально заявленного императором, поклонился со скромным видом, дожидаясь, чтобы его спросили. Этот был рослый, красивый мужчина, с очень белой кожей и черной, как смоль, бородой, которая очень нравилась дамам.

      – Ну, – спросил Кан, – что говорят во дворце? Как решил император?

      – Боже мой, – отвечал г. де-Комбело, картавя, – говорят разное… Император очень расположен к г. президенту государственного совета. Несомненно, что свидание было очень дружеское… да, очень дружеское.

      Он остановился, взвешивая слова, чтобы не сказать лишнего.

      – Значит, отставка взята назад? – спросил Кан и глаза его заблистали.

      – Я этого не говорил, – отвечал тревожно камергер. – Я ничего не знаю. Вы понимаете: мое положение