Его превосходительство Эжен Ругон. Эмиль Золя

с родственником очень рассмешила всех присутствовавших. Делестан, поощренный успехом, посмеялся даже над черной бородой Комбело, столь знаменитой между дамами. Потом, без всякого перехода, важно произнес следующие слова, бросая кипу журналов на ковер:

      – Горе одних доставляет радость другим.

      Эта истина опять навела разговор на де-Марси. Ругон, уткнув нос в портфель, в котором тщательно пересматривал все отделения, предоставил своим друзьям отводить душу. Они говорили про де-Марси с азартом политиков, напустившихся на противника. Ругательства, отвратительные обвинения, истинные факты, преувеличенные до безобразия, сыпались градом. Дю-Пуаза, знавший де-Марси во время оно, до провозглашения империи, утверждал, что он жил тогда на содержании у любовницы, какой-то баронессы, бриллианты которой промотал в каких-нибудь три месяца. Кан заявлял, что пи одно мошенническое дело не совершалось на парижской бирже без участия де-Марси. Взаимно подстрекая друг друга, они сообщали поистине чудовищные факты; в одном предприятии по каким-то копям де-Марси содрал взятку в миллион пять сот тысяч франков, а в прошлом месяце подарил маленькой Флоранс из оперы Буфф дом, стоимостью в шестьсот тысяч франков, полученных от игры на акции мароккских железных дорог. Наконец, всего каких-нибудь дней десять тому назад рушилось со скандалом грандиозное предприятие Суэцкого канала, затеянное его креатурами: акционеры узнали, что еще ни одного удара заступом не было сделано, хотя они уже два года вносили деньги. Потом приятели Ругона набросились на самую наружность де-Марси, раскритиковали в пух и прах его надменную физиономию изящного авантюриста, толковали про застарелые болезни, которые рано или поздно сыграют с ним недобрую штуку и, наконец, разбранили даже картинную галерею, которую он собирал тогда.

      – Это бандит в шкуре водевильного актера! – добавил, наконец, дю-Пуаза.

      Ругон медленно поднял голову и поглядел на обоих приятелей своими большими глазами.

      – Ну, какой толк с вашей брани, проговорил он. – Марси обделывает свои делишки, вот и все! Вы ведь тоже хотите обделать свои… Мы не ладим друг с другом и если мне представится когда-нибудь случай свернуть ему шею, я это сделаю с удовольствием. Тем не менее, все, что вы рассказываете про Марси, не мешает ему быть ловким человеком. Если только он захочет, то раздавит вас, как двух комаров, предупреждаю вас.

      Он встал с кресла, утомившись сидеть, и расправил члены, а потом прибавил, зевая во весь рот: – Тем более, добрые друзья мои, что теперь я не мог бы ему помешать.

      – О, если бы вы захотели, – пробормотал дю-Пуаза с кислой улыбкой, – то могли бы жестоко насолить Марси. У вас тут, наверное, найдутся бумаги, за которые он дорого бы дал… Вот, хотя бы тут, в деле Ларденуа, где он играл такую странную роль, я узнаю письмо от него, очень любопытное, которое сам вам принес.

      Ругон пошел бросить в камин бумаги, которыми мало-помалу наполнил корзинку. Бронзовой чаши было уже недостаточно.

      – Надо убивать врага, но царапать его бесполезно, – проговорит он,