Приключения англичанки в Милане. Филдинг Лиз

не многих женщин, да и мужчин тоже, которые, узнав, что их обманули с жильем, не стали бы швыряться чем попало.

      – О-о! Я не выхожу из себя.

      – Как вам это удается? Может, поделитесь своим секретом с Лизой?

      – Могу предложить йогу. Главное – правильно дышать.

      Данте снова повернулся к плите и молча стал очень медленно помешивать соус.

      Проклятье, она его совсем не знает. Может, он и жалел, что целовался с ней, но проявлял доброту, хотя совсем не обязан. Не кричал на нее, не вышвырнул вон вместе с котенком, после того как они устроили в кафе такой переполох.

      Джели сделала вдох, как предписывает йога.

      – Я много плакала, когда умерла мама. У меня возникли проблемы в школе, а сестры расстраивались, потому что ничем не могли помочь. – Она никому об этом не рассказывала, и теперь ее слова звучали тихо и отрывочно. – Я хотела остановиться, но не знала как.

      – Сколько вам было лет?

      – Восемь. – Оставалось два дня до ее девятого дня рождения.

      – Восемь? – Данте резко обернулся. – Madre de Dio.

      – У нее был рак. Очень агрессивная форма. Диагноз поставили, когда ей оставалось жить всего несколько недель.

      – Non c’e niente che posso dire, – сказал он. И повторил по-английски: – Я не знаю, что сказать.

      – Здесь нечего сказать. Никакие слова, даже целое море слез, ничто не может изменить того, что случилось.

      – Значит, вы перестали плакать, когда поняли, что это ничего не изменит?

      – Данте, мне было восемь лет! – Какое там самообладание.

      – Тогда что? Вы были слишком маленькой, чтобы философствовать, но с вами явно что-то произошло.

      – Что? О, да. Моя бабушка нашла на чердаке старую черную шляпу. С широкими полями, вязанную крючком. Что-то из шестидесятых. В свое время бабушка была иконой стиля.

      – И это помогло?

      – Она сказала, если мне станет грустно, я могу спрятаться под ее полями. – Она до сих пор помнит, как впервые надела эту шляпу. И почувствовала, будто гора упала с плеч. – Это был способ показать всем, что я чувствую, без красных глаз и соплей. И всем стало легче жить. Я носила ее, пока не успокоилась.

      – А потом?

      – Нашла черную шапку в благотворительном магазине. И черное платье. Оно было мне велико, но бабушка помогла его ушить. А когда мне исполнилось двенадцать, я покрасила волосы.

      – Позвольте, я угадаю. В черный.

      – На самом деле получилось больше похоже на зеленый, но бабушка отвела меня в парикмахерскую, и они покрасили меня, как надо. – Воспоминание о том, когда она увидела себя в зеркале, заставило улыбнуться. – Сестры пришли в ярость.

      – Из-за цвета или зависти?

      – Из-за того, что бабушка потратила все наши деньги на то, чтобы избавить меня от кошмарной участи идти в школу с зелеными волосами. Они считали, что важнее купить еды.

      – Голод имеет тенденцию укрощать нрав. А где был ваш отец? – спросил он, протягивая ей бокал.

      – У меня нет отца. Ни у одной из нас нет.

      Его брови