Ночной администратор. Джон Ле Карре

педантичен. Он заранее выбрал ресторан, тщательно изучив его накануне вечером: это была загородная траттория на берегу озера, где обитатели «Майстера» вряд ли могли появиться. Он приглядел столик в углу и за десять франков (бережливый йоркширец!) старшему официанту зарезервировал его под вымышленным именем Бентон. Но и это было еще не все.

      – Если мы столкнемся с кем-нибудь, кого вы знаете, а я нет, Джонатан, и этот кто-то, по-вашему, замешан в игре, ничего мне не объясняйте. На самый крайний случай – я ваш старый сослуживец из Шорнклифа, а потом болтайте себе о погоде, – сказал он, во второй раз демонстрируя, между прочим, хорошее знание биографии Джонатана. – Успели за эти дни по горам полазить?

      – Немного.

      – Где?

      – В Бернских Альпах главным образом.

      – Есть что-нибудь примечательное?

      – Веттерхорн неплох в холодное время года, особенно если вы любите лед. Почему вас это интересует? Вы что, альпинист?

      Если Берр и почувствовал издевку, то предпочел ее не заметить.

      – Я? Да я на второй этаж поднимаюсь на лифте. А как насчет парусного спорта? – Он взглянул на окно, за которым неподвижным курящимся болотом лежало серое озеро.

      – Здесь же лягушатник, – вздохнул Джонатан. – Но в общем неплохо. Хотя и холодно.

      – А живопись? Кажется, акварель? Все еще увлекаетесь?

      – Очень редко.

      – Но иногда все же. А как поживает ваш теннис?

      – Средне.

      – Я серьезно.

      – Обычный клубный уровень.

      – Слышал, в Каире вы выиграли турнир.

      Джонатан слегка покраснел.

      – О, всего лишь эмигрантские забавы.

      – Выполним сначала тяжелую работу? – предложил Берр. Что означало: сделаем заказ официанту – и сможем спокойно разговаривать. – Вы ведь сами готовите, не так ли? – Они сидели, скрывшись друг от друга за необъятным меню. – Вы на все руки. Я просто восхищен. Тип ренессансного человека в наши дни встретишь не часто. Кругом одни узкие специалисты.

      Джонатан листал меню – мясо, рыба, десерт, – но думал не о еде, а о Софи. Он стоял тогда перед Марком Огилви в его огромном казенном особняке в зеленом пригороде Каира, окруженный стилизованной под XVIII век мебелью, принадлежащей Министерству труда, и репродукциями Робера, принадлежащими жене Огилви.

      Он был все в том же смокинге, забрызганном, ему казалось, кровью Софи, и что-то кричал вне себя, но голоса своего почти не слышал. Джонатан набросился на Огилви, не выбирая выражений, холодные струйки пота бежали по рукам, стекая на ладони.

      На Огилви был роскошный халат мышиного цвета с потертыми золотыми нашивками на рукавах, как у тамбурмажора. Миссис Огилви разливала поблизости чай, так что все, разумеется, слышала.

      – Не распускай язык, старина! – оборвал его Огилви, указывая рукой на люстру, где, вполне возможно, был спрятан микрофон.

      – К черту! Вы убили ее, слышишь, ты! Вы обязаны беречь информаторов, а не позволять забивать до смерти!

      Огилви прибег к единственному спасительному средству