Отложенное прощание. Сева Голубев

неправда. Не поэтому он не остановил Александра.

      Он обожал друга, как брата. А может, и больше – ведь ни с кем из своих братьев не был так близок. Он почти боготворил его. И именно поэтому никогда не противоречил.

      В глазах Николая Александр был неуязвим.

      Ведь Бог не может погибнуть.

      Ни он, ни Софья не произнесли больше ни слова до самой поездки обратно домой.

      В карете Николай болтал без умолку, словно пытался выдавить из памяти молчание, которое окутывало их на пикнике. В первую очередь, его актерство было направлена на него самого.

      Софья же сидела, рассеянно глядя в окно, и не сразу заметила, что экипаж свернул в незнакомый ей переулок. Лишь когда Николай резко наклонился к форейтору и потребовал остановиться, она удивленно подняла глаза.

      Не сказав ни слова, Николай спрыгнул с подножки и молниеносно исчез за дверью ближайшей парадной. Софья только моргнула, не успев ничего спросить.

      Когда она уже собиралась последовать за ним, чтобы выяснить, что происходит, Николай вновь вынырнул на мостовую, держа в руках небольшую лакированную шкатулку. Он нес её осторожно, почти благоговейно, будто это был кремовый торт.

      Забравшись обратно в карету, он с сияющей улыбкой протянул коробку Софье.

      – Вот, – выдохнул он, не в силах сдержать довольный вид.

      Софья недоверчиво посмотрела на него, затем на шкатулку, словно опасаясь, что та укусит её за пальцы.

      И вдруг крышка дрогнула.

      Она вздрогнула, невольно отпрянув, а Николай весело рассмеялся.

      – Ну же! – подбодрил он её, поднося подарок ещё ближе.

      Софья медлила, но, преодолевая тревогу, всё же протянула руку к шкатулке.

      Николай затаил дыхание. Впервые за год броня её апатии треснула, и сквозь неё мелькнуло что-то забытое – прежняя Софья, любопытная, восхищённая миром.

      Наконец, крышка шкатулки приоткрылась, и оттуда донёсся жалобный писк. Из темноты показалась крошечная серая головка, едва заметно покачиваясь, словно пытаясь разобраться, где она оказалась. Огромные, чистые, голубые глаза с упрямым вызовом и явным негодованием уставились на Соню.

      Не осознавая своих действий, она осторожно подхватила крохотное тельце и прижала к груди. Едва ощутив тепло её ладоней, котёнок замурлыкал, крохотным носом уткнувшись в ткань платья. И только тогда Соня поняла, что говорит – едва слышно, убаюкивающе:

      – Ну что же ты… Ну-ну, не бойся, малыш… Всё хорошо… Всё будет хорошо…

      Она не переставала гладить дрожащее существо, чувствуя, как в груди разливается странное, почти забытое тепло.

      – Предлагаю назвать её Сирин, – сказал Коля, осторожно накручивая на палец крохотный хвостик котёнка.

      Соня уже хотела возразить, но, взглянув в круглые, испуганные глаза малышки, поняла, что именно имел в виду Николай.

      Она медленно кивнула, соглашаясь:

      – Да… в этих глазах – скорбь по судьбе всего человечества.

      Повисла напряжённая пауза. Николай и Софья встретились