Принц запретов. Мэрилин Маркс

воздухе вокруг меня, струилось по бурной реке, окружавшей нашу землю. Сначала я перестала есть. Однажды в поле я упала в обморок, и папа тут же кинулся запихивать мне в рот засахаренные персики. В тот день я впервые увидела, как он рыдает. А следом ушел сон. И речь. Зловещее предчувствие смерти придавило меня тяжелым грузом, стиснуло легкие, выбив из них весь воздух. Как-то раз я проснулась с ощущением, будто вовсе и не жила никогда.

      Может, правы были горожане? Может, дьявол поселился на нашей ферме, а его мрачная тень не отстает от меня ни на шаг? Я написала папе записку с просьбой отвести меня в настоящую церковь – всего один раз. Вместо этого он записал меня на уроки балета.

      – Если говорить не выходит, то можно танцевать. Как мы у реки. – Он провел рукой по моим шелковистым волосам цвета пшеницы. Заглянул в мои карие глаза – такие же, как у мамы. – Обещаю, доченька, он вернется домой. Бог тут ни при чем.

      Точнее и не скажешь. Бог тут ни при чем. В отличие от меня.

      Как-то раз мы возвращались домой с балета. Единственная танцевальная студия в нашем округе находилась за три города от нас, поэтому каждый вторник по вечерам папа усаживал меня в свое седло и мы мчались в Кальверстон. Когда лошадь пересекла мост, ведущий к нашим землям, в небе замерцали звездочки и осветили диковинных существ, плясавших в лесу: тут были и древесные женщины, и мужчины, чьи тела состояли сплошь из веток. Я уже привыкла к тому, что замечаю в лесу всякую чертовщину, а после отъезда Томми такое стало происходить еще чаще. Когда я перестала разговаривать, папа купил мне альбом и угольки, чтобы можно было зарисовывать лесных обитателей и показывать ему, кто живет с нами бок о бок. Обычно мне попадались маленькие крылатые люди, вьющиеся меж деревьев, длинноволосые мужчины размером с кошку и древесные женщины с цветами вместо волос, но в тот вечер я увидела создание, которого никогда прежде не замечала в наших краях.

      – Я отведу Скаута в конюшню, а ты пока накрывай стол к ужину, – сказал папа.

      Я кивнула, а сама пошла к реке.

      Фигура у дальнего берега была одета во все белоснежное, начиная с атласных туфелек и заканчивая пышной вуалью. Белыми были и волосы, рассыпавшиеся по плечам, и глаза без зрачков. Белизну разбавляла только зеленая военная форма, пропитавшаяся кровью, – дама стирала ее на мелководье. Она опустила куртку в воду, и тут же рядом с ней зазмеилась, будто алая ленточка, тонкая струйка.

      Я остановилась на скользких камнях и уставилась на фигуру.

      – А ты, должно быть, давно предчувствовала мое появление? – спросила она.

      И тут я заговорила. Впервые за восемь месяцев. Это случилось вопреки моей воле – что-то в собеседнице так и требовало ответа, а противиться ее приказу я не могла. Каждое слово все сильнее царапало горло, а голос сухо шелестел, как осенние листья на каменистом берегу.

      – Мне нельзя разговаривать с дьявольским народцем!

      Ее губы тронула улыбка. Острые, точно бритва, зубы замерцали