Династия Одуванчика. Книга 3. Пустующий трон. Кен Лю

как будто пришел в замешательство.

      – Привычка такая. Я любил смотреть народные оперы и слушать странствующих сказителей, когда те останавливались у нас в деревне. Когда у меня появились дети, они стали просить рассказать им какие-нибудь истории. Я взял все, чего набрался в операх и у сказителей, сложил это с отцовскими рассказами, которые слышал в детстве, с соседскими байками, с историями деревенского учителя и тем, что сам видел в море и в поле, смешал это в огромном котле и бросил туда щепотку приправы моего собственного изобретения.

      – То есть ты не рассказываешь историю о богах так, как ты ее услышал? Не пытаешься передать истину?

      Ога смутился еще больше:

      – Ну… истории ведь бывают разные. В операх в основном развлекательные, не претендующие на истинность. К тому же не все истории мне нравятся, поэтому я улучшаю их. Не станешь ведь рассказывать ребятишкам то, что предназначено для пьяных посиделок в харчевне. – Ога заискивающе улыбнулся. – Истории должны меняться в зависимости от рассказчика и слушателей. Моим сыновьям мои рассказы нравились, но слышала бы ты мою жену. Вот кто в нашей семье главная сказительница.

      Гозтан не могла скрыть отвращения. Значит, этот человек рассказывал ей лживые истории. Для него боги и герои не были священны, а легенды о них не являлись вместилищем истины. Она поделилась с ним одной из важнейших непреложных истин всего мира, а он навешал ей лапшу на уши, потчуя собственными выдумками. Ога не считал зазорным переделать легенду о своих богах; ему хватило наглости считать, будто он может улучшить истину или, еще того хуже, сочинить нечто такое, что будет лучше истины. Нет, с жителями Дара у Гозтан было меньше общего, чем с гаринафинами.

      – В чем дело? – спросил Ога. – Неужели ваши истории всегда остаются неизменными? Они ведь живые, как и мы, и, разумеется, меняются с каждым пересказом. Все мои истории растут и развиваются, как и я сам.

      Гозтан закрыла глаза, подумав об истории ее собственной жизни. О своем детстве, когда агоны поработили всех льуку и часть любой добычи приходилось отдавать ненавистным угнетателям. Она вспомнила, как отец помогал ей рисовать на лопатке муфлона – первого, которого она добыла сама – девушку с булавой, богиню Диасу. Мяса Гозтан тогда не досталось – пришлось отдать дочери тана агонов в знак повиновения. Работа с едким соком кактуса была ей в новинку, и она обожгла руку, оборачивая кость несколькими слоями пропитанного мха. Шрамы на ладони были видны до сих пор.

      – Было бы неплохо, если бы ты показала мне какие-нибудь ваши обычаи, – примирительно произнес Ога. – Меня всегда интересовало, как вы разбиваете палатки.

      Гозтан подумала о суровых зимах и засушливом лете, когда Пять племен Рога спорили друг с другом за единственное небольшое пастбище у подножия гор Края Света. Она помнила, как в одну зимнюю ночь ее бабушка ушла в бурю, чтобы клану не пришлось кормить лишний рот, а скудные запасы в закромах достались Гозтан и ее родне. Она помнила, как завывал тогда ветер, хлопая шкурой, завешивавшей вход в шатер, и как мать уговаривала