Короли небес.

так, словно не переодевались, не мылись и не брились ещё дольше, чем Оско, хотя большинство наранийцев были очень чистоплотны. Тот, что помоложе, подошёл к телеге и начал развязывать путы Оско.

      – Слезай, – сказал он и пнул телегу.

      Оско со стоном повиновался.

      – Воды, – прохрипел он. Разведчики фыркнули.

      – Проклятые ублюдки, – сказал старший разведчик на наранском. – Сначала этот говнокожий урод заставляет нас две недели сидеть среди козлолюбов в самой жопе мира, а теперь я тащу этого утырка через пустыню, и первое, что он делает, открыв рот, – начинает раздавать приказы, да ещё и на своём козлином языке?

      Второй мужчина усмехнулся. Оско покачнулся, но удержался на ногах. Его разум был затуманен, в глазах мелькали чёрные точки. Раньше он уже подвергал себя обезвоживанию в учебных целях и знал, что до необратимых повреждений и неминуемой смерти ему остался в лучшем случае день.

      Разведчик фыркнул и заговорил на плохом мезанском.

      – Потащишь за меня телегу, а? Тогда и воды получишь.

      Оско оглянулся на свой город. Подозревая, что они прошли не дольше, чем занимает утренний марш, он опустился на колени у повозки, поднял оглобли, перекинул их через плечо и потащил.

      – Ха! – засмеялся старший разведчик. – Да он не козёл, он осёл! Гля, как идёт!

      Младший рассмеялся, но Оско не обращал на них внимания. Он знал, что большинство наранских военных ненавидят его народ. Мезанитская тяжёлая пехота была для молодых солдат империи чем-то вроде мифа. Стариков, которые, возможно, с ними сражались, уже не было в живых; историки академии называли их коварными везунчиками, чтобы как-то объяснить простой, не вызывающий доверия факт – мезанитская тяжёлая пехота не проигрывала ни в одном сражении.

      Поражения Нарана в битвах с Мезаном засохли несмываемым пятном на в остальном безупречной военной истории империи. Разумеется, это задевало солдатскую гордость, а также было слабостью, которую можно использовать. Но не здесь – не пока он оставался безоружным пленником, у которого в этом мире не было ни друзей, ни союзников.

      И потому Оско сделал то, что его народ делал как никакой другой: стиснул зубы и пошёл вперёд.

      Весь день они шагали молча. Повозка тяжёлой не была, хотя осознание того, что внутри неё трясётся вода, раздражало. В минуты наивысшей слабости Оско подумывал бросить оглобли, прыгнуть на одного из стражников и выпить, сколько сумеет, пока его не изобьют до потери сознания.

      Но за ним явно послали не новичков. Оба мужчины имели военную выправку – несомненно, боевые ветераны. Хоть старший и разыграл представление, что просто выполняет свою работу, его рука не покидала ножа, спрятанного на спине. Оско подозревал, что именно поэтому его и развязали – хотели, чтобы он попытался сбежать, и тогда у них будет повод его избить или того хуже. Эта мысль заставила его улыбнуться. То, что им нужен был предлог, означало, что им дали приказ этого не делать. Поэтому Оско продолжал тянуть.

      Через несколько часов марша старший снял с пояса флягу.

      – Пить хочешь? – улыбнулся он. Оско кивнул