Девять дней начала света.

вместе пили кофе в саду, прямо на траве, что само по себе уже стало запоминающимся эпизодом, затем поднялись наверх, где я впервые изнутри увидела то, что впоследствии мы с Юсиком назовём нашей обсерваторией. Конечно, помещение не было полностью стеклянным. Прозрачный купол начинался примерно в метре от пола, зато возносился на высоту четырёх, а в диаметре имел не меньше восьми. К нему с третьего этажа, из маленькой комнаты неопределённого назначения вела лестница-подъёмник, слишком узкая для того, чтобы пропустить громоздкое кресло, поэтому позже там и появилось другое, складное и лёгкое.

      – Вот, – осторожно сказал отец, снимая меня с сиденья подъёмного механизма, – Пока не очень удобно, но когда встанешь на протезы, лестница тебе будет нипочём.

      Тогда я впервые услышала о протезах, но не обратила на это внимания, впечатлённая тем, сколько света и неба в моём новом жилище.

      Мебель мы выбрали тут же, листая каталог в отцовском смартфоне. Идею пригласить дизайнера я отвергла – это заняло бы лишнее время, а мне уже не терпелось заселиться под прозрачный купол. И, как оказалось позже, к дизайнеру действительно обращаться не стоило, ведь всё равно пришлось всё переделывать и перестраивать, потому что скоро в мою жизнь вошли звёзды, а с ними – целый мир – неведомый и необъятный. Небесный. Взамен почти утраченного мною вместе с ногами мира земного. И по сей день я не могу сказать, какой из этих двух миров делал меня счастливее…

      Сентябрь пришёл ясный, тёплый и солнечный, бабье лето удалось. Но то, что у психически нездоровых людей называется осенним обострением, не миновало и меня. Нет, моя клаустрофобия не усилилась, не в последнюю очередь благодаря тому, что жила я теперь, как Карлсон, на крыше, почти под открытым небом, если не считать прозрачного купола из особо прочного стекла, которое, по словам отца, можно было разбить разве что выстрелом в упор. И, зная, что в любой момент могу вернуться под этот купол, гораздо спокойнее чувствовала себя и в самом доме, пусть по-прежнему старалась там не задерживаться.

      Но меня уже подстерегла новая напасть. Фантомные боли в несуществующих ногах, а вместе с ними – жестокая бессонница. Рассказывать об этом отцу я не стала, опасаясь нового медицинского турне по миру, и догадываясь уже, что такое не лечится, ведь как можно вылечить то, чего нет? Проблема была исключительно в моей голове, и я надеялась одолеть её один на один.

      Потянулись бесконечные ночи, которые я проводила без сна, вопреки всем ранее прописанным мне седативным препаратам, слишком измученная для того, чтобы пытаться чем-то себя занять. Ноги болели и пульсировали, дёргающие судороги скручивали мышцы, которых не существовало. В попытке успокоить боль, я бессознательным жестом прикладывала ладони туда, где она гнездилась, но они встречали лишь пустоту и прохладу простыней. Созвездия сентября смотрели сквозь прозрачную крышу моего нового жилища, а о приближении спасительного утра, которое прогоняло фантомные боли, как и любые другие ночные призраки, меня оповещала