Гроздь рябиновых ягод. Роман. Елена Чумакова

побежала за врачом. Через час после перевязки и укола Геша уже улыбался жене.

      – Поезжай домой, Настёна, поздно уже. Пока доберешься, ночь настанет.

      С тяжёлым сердцем уходила Настя из больницы, а утром вновь, чуть свет, засобиралась в город.

      Войдя в палату, Гешу не увидела, на его койке лежал голый матрас. Сосед, кряхтя сел, спустил тощие ноги с кровати.

      – Нету его, не ищи, умер под утро, горемышный, в морг увезли.

      Свет померк в глазах Насти.

      Вербное воскресенье выдалось тёплым. Остатки грязного снега еще лежали в низинках с северной стороны дома и баньки, а лужайка за домом уже просохла, покрылась первыми самыми отчаянными травинками. Солнышко награждало их за смелость своим живительным теплом. Нина, Лиза и Вена играли на лужайке в камешки. Двухгодовалая Галочка, сидя на поленнице, баюкала тряпичную куколку, сшитую Дусей для своей крестницы. Девочки были одеты в одинаковые байковые пальтишки с пелеринками, Веночка в тёплый кафтанчик. Детские ножки грели хлопковые чулочки, добротные ботиночки. За дом заглянула соседка:

      – Дети, идите в избу, вашего папу привезли.

      С криками: «Ура! Папочка приехал!» ребятня побежала домой.

      После яркого солнца в горнице царил полумрак. Посреди горницы стояли две табуретки, на них незнакомые мужики устанавливали гроб. Заплаканная тётя Саня пристраивала свечку в папиных руках. Ошеломлённые дети замерли на пороге. Только Галочка протопала крепенькими ножками вперёд, похлопала по отцовской руке:

      – Папа… папа пит?

      И повернулась к остальным, приложив пальчик к губам:

      – Тс-с-с, пап пит.

      В углу за печкой, безучастно покачиваясь из стороны в сторону, сидела женщина в черном платке. Дети не сразу признали в ней мать.

      Хоронили Георгия без Насти. Она так и не встала с табуретки, не понимая, чего от неё хотят. Дети брели за гробом по весенней распутице, держась за руки тёти Сани, тёти Дуси. Галочку нес на руках Иван.

      К поминальному столу Настя тоже не села, непонимающими глазами смотрела на Саню, когда та попыталась её хоть немного покормить.

      Шли дни. Настя потихоньку приходила в себя, делала нехитрые домашние дела, но ни с кем не говорила, погруженная в свои мысли. Крапивиным пришлось временно перебраться в дом Насти, чтобы присматривать за ней и детьми. Дуся, добрая душа, помогала, чем могла.

      Как то воскресным днём бабы затеяли печь хлеб. Вдруг Настя словно услышала что-то, вытирая руки о фартук, заторопилась в сени. Оттуда послышался её вскрик и быстрая речь. Саня кинулась следом. В сенях на стене висело корыто, в котором Настя обычно стирала. Сверху на том же гвозде висел кафтан Георгия. Настя обхватила корыто руками, и, прижимаясь лицом, всем телом к кафтану мужа говорила быстро, бессвязно:

      – Ну где ж ты был так долго, Гешаня? Я же извелась вся… А они говорили… Но я не верила, не верила! Я знала, что ты вернёшься, знала, что ты не оставишь свою птаху…. Только больше не уходи… не уходи,