Развод по расчету. Маргарита Белозёрская

аждый взгляд, каждое прикосновение к его руке, когда он лежал, израненный не только физически, но и душой.

      Так и не смог меня простить…

      Такси подъезжает к дому. Сердце сжимается от боли, от воспоминаний, от невыносимой близости к тому, что уже никогда не будет моим.

      Вижу окна его квартиры, темные и пустые. Возле его двери вспыхивает безумное желание зайти. Почувствовать запах его духов, хотя бы на миг прикоснуться к тому, что осталось от нашей жизни. Но разум одерживает верх.

      Ключ поворачивается в замке. Тишина моей собственной квартиры давит на меня, тяжелая и гнетущая. Бросаю чемодан на пол, сбрасываю ботинки и падаю на диван.

      Мягкая обивка, знакомый запах домашнего уюта – все кажется таким чужим, таким пустым.

      Мой дом рядом с Владом, возле его кровати. Там, на жутко неудобном кресле, но хотя бы в ногах у любимого…

      Телефон вибрирует в сумке. Родители… Наверное, Петр уже рассказал моему отцу о том, что произошло. Игнорирую, зарываясь поглубже в подушки.

      Не хочу говорить ни с кем. Не хочу слышать их упреки, сочувствие, советы, попытки утешить. Особенно родителей. Если они уже знают об аборте, скорее всего, будет скандал, а я не хочу этого.

      Мне просто нужно побыть одной в этой пустоте, в этом одиночестве, которое кажется мне единственным убежищем от боли.

      Не знать, как он…

      Не знать, что с ним происходит…

      Самое ужасное, что может быть. Это усиливает мое и без того невыносимое состояние.

      Закрываю глаза, пытаюсь уснуть, но сон не приходит. Только тяжелое, глубокое чувство потери и отчаяния окутывает меня с головой.

      Хотя… Ирина осталась там. Наверное, это должно внушать мне спокойствие, то, что с ним остался самый родной человек. Так он не будет страдать от моего присутствия. Так, возможно, он будет более счастлив и быстрее поправится.

      Рука тянется под диван, нащупывает знакомую тяжелую бутылку.

      Виски.

      Мой старый друг, верный соратник в борьбе с бессонницей и тоской. Не спрашивайте, откуда у меня эта нычка. Я и сама уже не помню…

      Откупориваю бутылку.

      Жжение в горле, резкий вкус, как нож в рану. Слёзы начинают течь непрерывным потоком. Я плачу, не сдерживая себя. От боли, которая, кажется, вот-вот разорвет мою душу.

      От запаха именно этого напитка в голову врываются воспоминания, яркие и болезненные.

      Влад, его самоуверенная улыбка, его ярко-зеленые глаза… Его руки… Я вспоминаю наши споры, ссоры, манипуляции. Наши последние дни до аборта и до той страшной аварии. Когда я усердно пыталась его отвлечь от подозрений моей беременности своим вниманием.

      Тогда он, на самом деле, перестал быть холоден. И, возможно, если бы не моя глупость, все бы вышло иначе. Не было бы той аварии. Он был бы здесь. Рядом. Возможно, мы бы сейчас вдвоем распивали его любимый бурбон.

      Вспоминаю его лицо, искаженное болью в больнице. Сначала здесь, в Москве. Потом в Мюнхене. Вспоминаю тот страшный день, когда он был мертв почти две минуты. Тогда я и правда умерла вместе с ним. И ожила, когда его откачали.

      Помню, как он игнорировал меня в больнице, но я все равно наслаждалась его голосом, когда он смог снова говорить.

      И последнее, что я помню… Как он сегодня пытался есть сам левой рукой, лишь бы я не трогала его.

      Снова плачу, горькие слезы смешиваются с виски, обжигая лицо.

      В полумраке квартиры время течёт медленно, растягиваясь в бесконечность.

      Сижу на диване, обнимая почти пустую бутылку, погруженная в свои мысли, в свою боль.

      Не хочу никого видеть, ни с кем говорить. Мне тошно. Хочется кричать, биться в истерике, но сил нет ни на что. Нет ни сил, ни желания.

      Он просто вышвырнул меня за дверь, и я даже не могу этому помешать. Как и всегда. Я ничего не решаю в этой жизни. И кажется, что я уже привыкла, что мое мнение, мои чувства никогда не учитываются.

      Снова делаю глоток. Все плывет. Чувство опьянения не расслабляет, но хотя бы не так больно.

      Глава 2

      Голова раскалывается на части. Солнечный свет, пробивающийся сквозь жалюзи, режет глаза. В горле першит, язык прилип к нёбу.

      Остатки виски в бутылке говорят сами за себя. Быстро допиваю, надеясь, что это хоть немного облегчит состояние. Чувствую себя выжатым лимоном.

      Да уж…

      Выпить больше нечего.

      Или есть?

      Роюсь по шкафчикам в поисках крепкого. Ни еды, ни выпивки… Конечно, тут никто не жил столько времени, откуда здесь что-то появится?

      А, нет, есть бутылка Мартини.

      Сколько ей лет?

      Пофиг.

      Включаю