Дорогой мой человек. Юрий Герман

громко, так, чтобы услышал Лбов, осведомился Константин Георгиевич.

      – Просто произошло, – ответил из тамбура ровным голосом командир. – Он к моим людям на свидание шел, уходил, в общем, от Гитлера к нам. Ну и свой в него выстрелил, фашистюга, из винтовки с оптическим прицелом…

      – Давно?

      – Часа, надо быть, два-три. Он упал, его подняли и в санках сразу же сюда доставили. Если нужно, я все в точности узнаю…

      – Выше лампу! – велел Цветков санитарке. – Теперь левее! Быстрее соображайте, быстрее! Не знаете, где лево, где право?

      – По-моему, пулевое и слепое ранение, – неуверенно произнес Устименко. – Позвоночник поврежден, а вот где пуля?

      Цветков сердито молчал.

      – Сдавлен спинной мозг? – спросил он погодя.

      – Конечно. И спинной мозг поврежден во всю ширину.

      – Черта тут сделаешь, – сказал Цветков. – Будем ковыряться, как в каменном веке. Ладно, давайте готовьте к операции.

      – Ламинэктомию? – спросил Володя.

      Цветков кивнул. Высунувшись в тамбур, Володя сказал, что нужны еще лампы, при одной этой не управиться.

      – Вытянете? – спросил Лбов.

      – Я, товарищ Лбов, не умею говорить – он будет жить или еще в этом роде. Известно, что предсказания при огнестрельных повреждениях спинного мозга всегда очень тяжелые, а еще в таких условиях, как здешние…

      Лбов сильно сжал челюсти, его крепкий, костистый подбородок выдался вперед, под кожей перекатились желваки.

      – Ладно! – сказал он. – Лампы будут!

      И вышел из землянки, осторожно и плотно прикрыв за собой дверь.

      К семи часам утра таинственного раненого удалось вывести из шока. Володя начал анестезию.

      – Мое дело плохо? – спросил немец довольно спокойно и четко. – Позвоночник?

      – Не совсем! – уклончиво по-немецки же ответил Цветков. – Близко, но не позвоночник…

      В операционной было невыносимо жарко. По всей вероятности, еще и с непривычки. Да и лампы грели – просто обжигали.

      – Что вы собираетесь делать? – опять спросил немец.

      – Немножко вас вычистим, – сказал Цветков. – Туда набилась всякая дрянь – обрывки белья, кителя…

      – Послушайте, – ответил немец, – я врач, моя фамилия Хуммель. Можете со мной говорить всерьез.

      И по-латыни он назвал свое ранение. Он не спрашивал – он просто констатировал факт. И оценки этому факту он не дал никакой.

      – Ну что ж, мы начнем, с вашего разрешения? – произнес Цветков.

      – Да, пожалуйста!

      Но тотчас же Хуммель попросил:

      – Еще минуту. В карманах моей шинели – во всех, и во внутреннем тоже, и в кителе, везде – есть некоторые препараты. Стрептоцид в частности. Не думаю, чтобы это помогло мне, но кое-что может пригодиться другим. Во всех коробках имеется описание способов употребления, вам понятно, господин доктор, да? Теперь, пожалуйста, начинайте. Как это у вас говорят?

      И по-русски, довольно чисто, он добавил:

      – В