Штормовая мелодия. Дорит Медвед

благо в моих наушниках на полную громкость гремела классическая музыка. Она хорошо отгоняла дурные мысли.

      Дисплей моего смартфона показывал половину второго. Настало время ночной вылазки. Сняв наушники, я поднялась с продавленного матраса и включила свет.

      Я ненавидела эту комнату с облупившимися обоями в цветочек и скрипучими деревянными половицами. Она была тесной, безликой и захламленной. Стопки книг и газет на полу были с меня ростом, а небольшой письменный стол в левом углу, казалось, прогибался под тяжестью тетрадей и папок. Повсюду стояли грязные чашки из-под кофе, потому что мне было лень относить их на кухню. На подоконнике скучал целый ряд засыхающих комнатных растений. На полу валялась разбросанная одежда, а кровать, представляющая собой на самом деле лишь пару деревянных поддонов и накинутый сверху матрас, была по обыкновению не заправлена.

      Безвкусные плакаты на стенах моей старой комнаты, свисавший с потолка ударный мешок[1], невиданных размеров шкаф для обуви… Я оставила все это позади, и теперь мне ужасно не хватало столь знакомых и родных вещей. Старый дом был продан, а деньги переведены на мой счет. Счет, с которого через несколько недель, когда я наконец получу школьный аттестат, будет оплачиваться мое университетское обучение в Эдинбурге.

      Я сменила серые спортивные штаны на черные дырявые джинсы, а выцветшую рубашку – на укороченный кроп-топ[2] с длинными рукавами. Серебряный медальон, с которым я не расставалась, даже принимая душ, был тщательно заправлен под ткань королевского синего цвета[3]. Завязав волосы в хвост, я встала перед зеркалом, прислоненным к стене рядом с дверью.

      Из зеркала на меня смотрела самая настоящая развалина. Впрочем, не стоит преувеличивать. На самом деле, я была довольно хорошенькой, но в последнее время страдала от постоянного недосыпа, и не только из-за неумолимо надвигавшихся выпускных экзаменов. Под глазами моими пролегли пурпурные круги, щеки ввалились, а рот был все еще измазан остатками помады. Я не стала наносить новый макияж. Ночью под каской меня все равно никто не узнает.

      Единственной по-настоящему поразительной деталью моей внешности были волосы. Они ниспадали мне на плечи нежными волнами такого цвета, который большинство людей не считали натуральным. Огненно-рыжая шевелюра была столь яркой, что на улице на меня обычно смотрели внимательнее, чем на других. В принципе, у меня не было проблемы оказываться в центре внимания, но иногда было разумнее оставаться невидимой. Несколько попыток перекрасить волосы никак нельзя было назвать успешными. Рыжину невозможно было приручить, и, вне зависимости от того, черную или коричневую краску я использовала, хоть одна прядь всегда просвечивала ярким природным цветом.

      Выйдя из комнаты, я оказалась в коридоре и тихо зашагала в сторону лестницы. Крадущаяся поступь была совершенно ненужной мерой предосторожности, поскольку тетю Бетти, вероятно, не разбудил бы и духовой оркестр. Впрочем, даже если бы тетушка и проснулась, она через пять минут забыла бы об этом инциденте из-за своей деменции. Единственной причиной, по которой я временно переехала к ней, – если, конечно, не считать того, что мне приходилось копить деньги на университет и не хотелось тратить их на проживание в отеле, – была ее потрясающая кофеварка.

      Спустившись по скрипучей лестнице, я оказалась в узкой прихожей. Тете Бетти, которая на самом деле приходилась родной теткой моей матери, а вовсе не мне, было уже за восемьдесят, и она все еще жила одна в двухэтажном доме на окраине Инвернесса. Я понятия не имела, как ей удавалось (при ее-то деменции!) ходить по магазинам или содержать в относительном порядке дом до того, как я поселилась здесь и стала выполнять за нее всю домашнюю работу.

      В прошлом родители часто предлагали тете Бетти оплатить все расходы на дом престарелых, но та всегда отказывалась. Что ж, теперь мама с папой были мертвы, а мне нужен был приют. Времена изменились. Хотела моя двоюродная бабушка того или нет, я все равно позвонила в службу социального обеспечения и попросила приставить к ней сиделку, когда я перееду в Эдинбург.

      Сняв с крючка горячо любимую кожаную куртку и надев удобные высокие сапоги, я вытащила из глубин шкафа для обуви свою древнюю спортивную сумку, а затем наконец вышла из дома.

      Дождь прекратился, но небо все еще было затянуто облаками. Направившись к покосившемуся сараю, я толкнула дверь, аж закряхтев от натуги. Порывшись в кармане куртки, рука нащупала ключ, и я улыбнулась при звуке знакомого сигнала, прежде чем вспыхнули фары «Харли».

      Мне было восемнадцать, и до получения прав на вождение мотоцикла придется запасаться терпением еще целых три года, но я не собиралась отказываться от ночных гонок из-за отсутствия какого-то дурацкого документа. После того, как два месяца назад умерли мои родители, мне удалось тайно провезти папин «Харли» в это убежище, прежде чем кто-либо поинтересовался о его местонахождении. После дюжины прочитанных в интернете инструкций и нескольких болезненных падений с обдиранием кожи я научилась ездить весьма сносно. С тех пор тяжелая машина стала для меня настоящей отдушиной.

      Выведя

1

Ударный мешок – более новое название вытянутой в длину боксерской груши. (Здесь и далее – прим. переводчика.)

2

Кроп-топ (также короткий / укороченный топ, топик) – одежда, открывающая талию, пупок или живот.

3

Королевский синий (англ. Royal Blue) – название для двух оттенков лазури, светлого и темного.