Шаг сквозь тень. Томаш Кенч

где-то в двух-трех стенках от нас. Какого черта для своих репетиций им понадобилась комната в самом центре Сенчури? Боюсь, даже сам Зигмунд Фрейд не нашел бы на это ответа. «Уныние под звуки джаза». Так все это можно было бы назвать. Да, пожалуй, именно так.

      У Майкла очень много знакомых, гораздо больше, чем денег. Благодаря им ему и удалось выбить здесь место за небольшую плату. Приходим мы сюда каждое утро, как и положено. День за днем между нами нарастает напряжение, а по кабинету словно раскинуты оголенные электрические провода. Майкл все чаще поглядывает на меня искоса, словно хочет сказать что-то и не говорит. Каждый божий день мы приходим в нашу конуру и сидим в ней до вечера. Ни врагов, ни друзей, ни знакомых. Но сегодня с дядей словно что-то произошло, – он все утро на взводе, елозит задницей в своем стареньком кресле; иногда от приступов зуда его подбрасывает. Но тут дело обстояло иначе.

      Вечером, во вторник 19 февраля, когда все офисные клерки Сенчури Сити уже разъехались по домам, и на проспекте, который при желании можно было увидеть из нашего окна, практически не было машин, а окутавшую наш офис тишину разряжали только редкие гудки, сирена или рокот полицейского вертолета, Майкл вдруг прервал обычное для себя молчание.

      – Мне звонила одна моя знакомая из Силвер Лейк. Слышал что-нибудь про отель «Сесиль»? – Майкл посмотрел за окно на идущий дождь.

      – Нет, не уверен, – ответил я.

      – Отель «Сесиль» – это чертова кроличья нора, мальчик, черное лоно города, из которого на свет вылазят настоящие исчадия ада. Когда я был примерно твоего возраста, в городе орудовал Ричард Рамирес, серийный маньяк, которого копы прозвали Найтсталкер; лучше бы они этого не делали, не подстегивали его. Все маньяки, убийцы, насильники просто тащатся от известности. Им от этого крышу сносит. Найтсталкер! Подумать только. Он насиловал детей и забивал до смерти стариков, шестилетних девочек, старух, не жалел никого. Рамирес был прирожденным головорезом. Богатые, бедные, – этому парню было без разницы. В мозгах у него что-то заклинило, и он превратился в бешеную собаку. Рисовал пентаграммы на трупах женщин, губной помадой прямо на их бедрах, твою-то мать. Настоящий цербер. Клянусь сынок, в 85-м, в Лос-Анджелесе, по ночам никто не смыкал глаз. Так вот, Рамирес жил в этом отеле и в нем же укокошил двоих. Но это далеко не все, мальчик. Джек Унтервегер, по прозвищу «Венский душитель». Знаешь как его еще называли? «Джек-поэт»! Охренеть можно. До чего люди любят все опошлять. Черт их всех дери! «Джек-поэт»! Драный кусок дерьма! Убийца и маньяк! Поэт – это Блейк, или Йейтс. Никак не эта сволочь, Унтервегер. Одним словом, всех их, маньяков и педофилов, самоубийц, неудачников и лунатиков, притягивает это место, этот чертов отель.

      – И что сказала эта женщина? – Признаюсь, от рассказа старика мне стало немного не по себе.

      – Не важно. У нас, кажется, есть работенка, пацан. Несколько дней