Когда цветёт миндаль. Вероника Гришина

Она поднесла к его губам чашу с травяным отваром, чей горьковатый аромат смешивался с запахом земли и дыма, и осторожно влила несколько капель. Незнакомец закашлялся, но проглотил, и это было первым знаком того, что жизнь в нём ещё теплится.

      Сон-а опустилась рядом, скрестив ноги на полу, и продолжила ухаживать за ним. Она сменила влажную ткань на его лбу, проверила повязки на руках, добавив к ним мазь из календулы, что хранила в глиняной баночке у очага. Её пальцы двигались с привычной уверенностью, но взгляд то и дело возвращался к его лицу – к резким скулам, к закрытым глазам, за которыми скрывалась неизвестность. Кто он? Почему его шаги привели сюда, в её лес, в её тишину? Она не спрашивала вслух, но вопросы кружились в её голове, подобно лепесткам, гонимым ветром.

      И вдруг он шевельнулся. Глаза его дрогнули, медленно открываясь, и в них мелькнул отблеск сознания – тёмный, как ночное небо, но живой. Сон-а замерла, её дыхание на миг прервалось, и она невольно отстранилась, словно защищаясь от этого взгляда, что вторгся в её уединение. Он попытался приподняться, но слабость вернула его на скамью, и тихий стон вырвался из его груди.

      – Где… я? – голос его был хриплым, словно высохший ручей, но в нём звучала сила, ещё не сломленная болью.

      Сон-а молчала мгновение, собирая слова, что казались ей такими чужими в этой хижине, где она привыкла говорить лишь с лесом.

      – Ты у меня, – наконец ответила она, и голос её был мягким, но с едва заметной дрожью. – Я нашла тебя у ручья. Ты ранен.

      Он моргнул, будто пытаясь сложить её слова в смысл, и медленно кивнул.

      – Меня зовут Ён-джин, – произнёс он, и имя его упало в тишину, как камень в воду, оставляя круги на поверхности её мыслей. – Я бежал… из столицы. Там… меня хотели убить.

      Сон-а вгляделась в него, и в её глазах мелькнула тень настороженности. Столица была далёким миром, о котором она знала лишь из рассказов матери – местом шума, интриг и жестокости, так непохожим на её лес. Что привело его сюда? И почему его слова звучат так, будто он нёс в себе груз, о котором она могла лишь догадываться?

      – За что? – спросила она тихо, почти шепотом, словно боялась, что ответ разрушит хрупкий покой её дома.

      Ён-джин отвёл взгляд, уставившись в потолок, где тени от очага танцевали медленный танец.

      – За идеи, – сказал он, и в голосе его проступила горечь. – За слова, что я писал… Они назвали это изменой. Я бежал, чтобы жить.

      Её сердце сжалось, но не от страха, а от странного узнавания. Он тоже был отвергнут, как и она, хоть и по-иному. Их миры, такие разные, пересеклись здесь, в этой хижине, и в этом было что-то необъяснимое, почти судьбоносное. Сон-а опустила взгляд, пряча свои мысли, и поднесла ему ещё немного отвара.

      – Пей, – сказала она, и голос её стал чуть твёрже. – Тебе нужно восстановить силы.

      Он послушался, сделав глоток, и их взгляды встретились – её настороженный, полный вопросов, его уязвимый, но цепкий, словно он искал в ней что-то большее, чем просто спасение.