Не пойман – не тень. Алексей Небоходов

пространства, прежде чем вновь провалиться в густую черноту. Казалось, кто-то, притаившись, наблюдает, не моргая, следит из-за оконных проёмов, из щелей между этажами, из самого воздуха.

      Ручка подъездной двери встретилась с прохладной кожей, не встретив сопротивления, словно пространство уже решило – вход разрешён. Дверь поддалась слишком легко. Будто кто-то оставил её открытой. Или, может, этот дом давно привык впускать чужаков, растворяя их в своих бетонных недрах. Люди здесь запирали двери, но оставляли открытыми окна. Закрывали окна, но забывали, что тьма может просачиваться сквозь стены, а когда отводишь взгляд, она уже стоит за спиной. Они верили, что зло живёт где-то далеко, в чужих кошмарах, в новостях, но никогда не здесь, не за их собственной дверью.

      Граница между улицей и подъездом исчезла, когда тело плавно скользнуло вперёд, словно преграды никогда не существовало.

      Глухая духота подъезда накатила волной, пахнущей пыльным бетоном, затхлостью, старым никотином, но под этим таился ещё один запах, почти незаметный, но цепляющий на подсознательном уровне – что-то прелое, забытое, будто воздух хранил в себе остатки чьего-то сгнившего дыхания.

      Подъём по лестнице происходил без спешки. Лестница, казалось, затягивала, ступени скрипели едва слышно, будто что-то в них ворочалось, следя за каждым шагом. Движение оставалось беззвучным, но ощущение присутствия не исчезало – дом уже знал, что гость здесь.

      Этот дом не дремал, он жил, насторожённо затаившись, будто прислушивался к шагам, запоминая их, вбирая в себя каждое движение, словно размышляя, стоит ли впустить или сдержать за гранью своего безмолвного, но наполненного присутствием пространства.

      Бетонные стены давили со всех сторон, скрывая в себе истории, которые лучше не вспоминать. Запах сырости пропитывал подъезд, вместе с ним – неощутимая, но гнетущая тяжесть. Будто здесь было слишком много чужих следов, слишком много голосов, заглушённых временем, но не исчезнувших. Они остались, растворившись в пятнах плесени, в сколах на стенах, в трещинах под ногами.

      На нужном этаже дыхание замерло само собой, тело слилось с тревожной тишиной. Пространство застыло, не решаясь сделать следующий вдох. Внутри царило застывшее ожидание, словно само помещение затаилось, не решаясь нарушить эту мёртвую неподвижность.

      Приглушённое жужжание холодильника, щелчки старой проводки, едва слышный скрип дома, словно в его кишках что-то медленно шевелилось. Кончики пальцев провели по косяку. Подушечки ощущали лишь гладкость дерева, но под слоем краски будто пульсировало что-то чуждое, тёплое, словно плотно утрамбованная плоть скрывалась под оболочкой обычного материала.

      Не было толчка, не было преодоления. Просто шаг вперёд – и дверь перестала существовать, будто никогда не была создана, чтобы служить преградой. Никакого сопротивления, ни единого мгновения борьбы между внешним миром и тем, что скрывалось внутри.

      Пространство приняло так же легко, как