Хозяйка расцветающего поместья. Наталья Шнейдер

Что мне не нравятся сплетни вокруг тебя. Что я услышал в ответ?

      – Что на всякий роток не накинешь платок, а платье я надеваю на себя, а не на тебя? – предположила я.

      – Именно.

      Похоже, с прежней Настенькой у нас все же было что-то общее. Хотя, наверное, так и должно быть, не просто же так меня перекинуло в нее, а не в какую-нибудь почтенную матрону.

      – И откровенных платьев с глупыми сплетнями тебе хватило, чтобы подать на развод?! – возмутилась я, как, наверное, возмутилась и она.

      – Считаешь, того, что твое, и мое, между прочим, имя треплют по гостиным – этого мало?

      – Почему я должна отвечать за чужие длинные языки!

      – Потому что это стало последней каплей! – взорвался Виктор. – Я устал от твоих капризов, перемен настроения и скандалов! Не начинай снова!

      – Я начинаю? Это ты обвинил меня в том, что какой-то муд… мудрейший среди ослов влез в твой сад! Хотя это я должна спрашивать, почему ночью в нем нет хотя бы сторожа, не говоря о магии.

      – Ты сама сказала, что еще не ночь!

      В дверь осторожно постучали.

      – Да! – рявкнули мы в один голос.

      За дверью что-то звякнуло, потом раздался жалобный голос Дуни:

      – Я конфет принесла… И чаю.

      Я хотела было сказать, что не буду пить сироп – взбодрилась уже, спасибо мужу, но тот меня опередил.

      – Заходи. Оставь здесь, дальше я сам позабочусь о жене.

      Не надо мне твоей заботы, сыта по горло! – Не знаю, каким чудом мне удалось не сказать это вслух. Какая разница, в конце концов, станет Дуня свидетельницей скандала или нет. Наши крики наверняка полдома слышало. И вся местная прислуга в очередной раз убедилась, что молодая барыня – истеричка, которая только и делает, что на хозяина «лается».

      Я попыталась взять себя в руки. Но даже тихого звука, с которым Дуня прикрыла за собой дверь, хватило, чтобы захотеть запустить подушкой с воплем «шастают тут!».

      От греха подальше я сунула подушку под себя. Поняла, как это может выглядеть со стороны, и едва не запустила второй подушкой, чтобы не глазели тут всякие.

      Пришлось и ее запихнуть к первой.

      Виктор повернулся ко мне. Если он и удивился месту, где оказались подушки, то и бровью не повел. На подносе стоял чайничек на пару чашек, стакан в серебристом подстаканнике – ну прямо как в поезде! – и глубокая миска, наполненная какими-то красно-коричневыми шариками.

      Пока муж нес поднос к чайному столику, я попыталась слезть с кровати. Запрусь в уборной, вылью на себя ведро остывшей воды, проорусь, может, легче станет. По крайней мере, медным тазам от моих воплей и швыряний ничего не сделается, в отличие от живых людей.

      – Ляг немедленно, если не хочешь, чтобы я влил в тебя лауданум, – сказал Виктор, не оборачиваясь.

      Зажурчал чайник.

      – Что, горшок мне держать будешь? – огрызнулась я. Вот же з-з-заботник!

      – Дуню позову, если нужно.

      – Спасибо, я сама справлюсь, –