Сгустки. Роман. Олег Лукошин

голову набок – лицо упёрлось в халат одной из медсестёр, но так было лучше вроде.

      Сами роды длились не больше часа. Она увидела то существо, что выделилось из неё, склизкое, сморщенное. Ей торжественно объявили:

      – Мальчик!

      Он заорал, этот мальчик, заплакал. Его мыли, вытирали, перетягивали пуповину и плач этот резал слух. Ей дали подержать его. Она подержала – прижала к груди, поцеловала куда-то в складки лица, постаралась улыбнуться. Потом сына забрали. Укутали, повесили на руку бирку и увезли.

      – Как назовёшь? – спросили у неё.

      – Андреем, наверное, – ответила она.

      Закончили с ней самой. Промыли, почистили и тоже отвезли к себе в палату. Чувство лёгкости было необычайное. Ужасно непривычное. Она трогала свой живот – он был тощий, впалый, это смешило.

      – Сильная девчонка! – сказала про неё акушерка, умывая под краном руки. – Не вскрикнула даже ни разу!

      «Не правда ли – ужасно чувствовать череду за спиной? Шевелишься, двигаешься – она тянет, сдерживает. Обернёшься же – не видно».

      «Да, мне всегда приятнее было думать о себе как о единственном в значимости».

      «Отрешившемся?»

      «Не знаю… быть может. В конце концов всегда хочется разделения. Бессвязности, слепоты даже».

      «Замкнутость трагична, единичность опасна. Во множественности – надежда. Были те, кто отворачивался, но раскаивались впоследствии. Течения влекут».

      «В безвозвратное».

      «Возвращаться – лишь свойство разума. К отжившему не вернуться. Моменты застыли и отмерли. Краска ссыхается и тянет сквозняками. Некоторым удаётся удерживать, но себе же во вред».

      «Порой думается – а надо ли вообще – и отвечаешь себе: да не надо же – но так лишь краткость малую. Потом снова внимаешь жадно».

      «Старания – не даром, буйства – не в тщете».

      «Остановки – есть ли они в плане передвижения?»

      «Редкие, да и недлинные. Я знаю, тебе хочется конечной – её не будет. Просто необходима повторяемость – раз за разом, и чтобы всем и каждому. Обольщение пережить обязаны».

      «Я подумывал, рад. Всей важности всё же не поведаешь мне. Всю глубину и широту не распахнёшь».

      «Вот и нет. Вся важность, глубина вся и значимость – станут твоими, и без ревности. Будет, будет нечто, что в обход, но ты попробуй догадаться. Вдруг получится».

      Тот вечер чуден был необычайно. Погода, более двух недель приносившая одни разочарования, сжалилась вдруг. Нудный моросящий дождь прекратился, пелена туч развеялась и долгожданным и милым гостем появилось на небе солнце. Сияло оно отчаянно, посылая последние волны тепла перед тем, как остыть на несколько месяцев. Улицы буквально за какие-то часы подсохли и стало даже жарко. Одинокий самолёт вычерчивал в небе бесконечную белую полосу. Подёрнувшаяся желтизной листва шумела, птицы чирикали, а люди радовались чему-то.

      Они вышли прогуляться, она взяла его под локоть, они двинулись вдоль