Хроника кровавого века 6. Танцы с волками. Евгений Петрович Горохов

самозабвенно. Это сексоты по жизни! Александр Исаевич Солженицын из их числа. Он взахлёб доносил на своих товарищей. Но ему этого было мало. Он писал доносы даже на тех, кто находился на воле. Его друг, Кирилл Симонян в 1952 году в МГБ прочитав донос на себя, ахнул. Спустя три года, когда Солженицын оказался на свободе, Симонян припомнил ему этот пасквиль. Исаевич ответил: «Утопая, я обрызгал тебя на берегу». Для оправдания своей трусости, мерзавец всегда прикрывается высокими идеями! Как писатель Солженицын убог, язык его сложен для восприятия. Он так и остался бы самиздатовским графоманом, ни попади его рукопись «Архипелаг ГУЛАГ» Хрущёву. Никита Сергеевич сам повинен в массовых репрессиях, но старался всё свалить на Сталина. Он приказал издать книги Солженицына. Впрочем, власти вскоре осознали, какой вред имиджу страны наносят книги Александра Исаевича. У нас их перестали печатать, но стали издавать на Западе. Вскоре туда перебрался Солженицын.

      У меня не было желания продолжать эту тему, а Барсков сказал:

      – Мне Леонид Прохорович хотелось бы поговорить о вашем отце.

      – Что вас может интересовать? – пожал плечами я.– Мой отец Борис Петрович Пинас долгое время преподавал во ВГИКе. Написал множество сценариев, по которым сняты фильмы.

      – Это ваш отчим, а я речь веду о вашем отце, чьё отчество вы носите.

      – Здесь я мало чем могу помочь, – пожал плечами я. – В нашей семье о нём не упоминали. Мать лишь однажды вскользь заметила, что отец пропал без вести на войне. Он служил в НКВД, причастен к репрессиям. Вероятнее всего, перебежал на службу к немцам.

      – Сотрудники НКВД, за редким исключением, никогда не переходили на службу врагу, – жёстко сказал Барсков. – В вермахте существовал приказ: расстреливать на месте комиссаров и сотрудников НКВД. Я был знаком с вашим отцом, Прохором Андреевичем Балакиревым. Смею вас уверить, он был порядочным и честным человеком. Он погиб впервые дни войны.

      – Вы служили вместе с ним?

      – Нет, – покачал головой Барсков. – Я был заключённым в том лагере, где начальником служил ваш отец.

      – Вы были репрессированы?

      – Никакой политики, сплошная уголовщина, – улыбнулся Андрей Анатольевич. Барсков снял очки, положил их в футляр: – Угодил на малолетку за кражи. В 1940 году, в восемнадцатилетнем возрасте переведён в лагерь, которым руководил ваш отец. Лагерь находился в Коми АССР. В начале войны, когда немцы пошли на Ухту, перед ними практически не было воинских частей. На их пути был наш лагерь. Ваш отец велел всем заключённым уходить к Ухте, а сам с бойцами лагерной охраны занял оборону против егерей. Они два дня держали рубеж, но не отошли. Все погибли, но немцев не пропустили. Прохор Андреевич передал мне свои тетради.

      – Почему именно вам?!

      – Я был первый, кто подвернулся ему под руку, – улыбнулся Барсков. Он раскрыл свою папку: – Прочтите, многое узнаете о том времени.

      Андрей Анатольевич передал мне увесистую стопку