Хроника кровавого века 6. Танцы с волками. Евгений Петрович Горохов

Спустя несколько дней он позвонил:

      – Лёня, я нашёл старичка, бывшего энкэвэдэшника. Удивительное дело, когда он услышал твою фамилию, очень хотел с тобой встретиться.

      – Наверное, посмотрел фильм «Штрафбат», теперь не терпится поделиться своими воспоминаниями, – решил я.

      – Послезавтра приведу к тебе этот ржавый винт сталинского репрессивного аппарата, – рассмеялся Эдик.

      «Ржавый винт сталинского репрессивного аппарата» оказался бодрым старичком, невысокого роста с профессорской бородкой. Назвав своего собеседника «старичком», я слегка кокетничаю, мне самому за семьдесят, но людей, которым стукнуло восемьдесят и более, я считаю «древними рептилоидами», а мой гость из их числа.

      – Барсков Андрей Анатольевич, – старичок крепко пожал мою руку. Он пришёл с черной кожаной папкой: – Вы даже представить не можете Леонид Прохорович, как я рад нашей встрече. Прочитал пару ваших книг, и последний фильм посмотрел.

      – Присаживайтесь Андрей Анатольевич, – я указал рукой на кресло. Сам разместился рядом на диване: – Как впечатление о фильме?

      – Сюжет закручен лихо, но полностью оторван от реальности, – Барсков удобно расположился в кресле. – У вас в фильме в штрафном батальоне служат рядовые, на самом деле там служили проштрафившиеся офицеры. Находились они в штрафбате не более трёх месяцев или до ранения. После чего считались искупившими свою вину, и направлялись в обычные части. Уголовники, пожелавшие кровью смыть судимость, воевали в штрафных ротах. Там же проходили службу осуждённые военным трибуналом рядовые и сержанты Красной армии. Штрафбат и штрафная рота, независимые друг от друга воинские подразделения. Не избежали вы Леонид Прохорович дурного поветрия, измазали грязью сотрудников НКВД. Хотя долг свой на войне они выполняли с честью.

      – Это в вас кастовая гордость взыграла, Андрей Анатольевич, – усмехнулся я. – Вспомните, какие зверства творились в сталинских лагерях! Как ярко их описывает Солженицын. Он указывает пятьдесят – шестьдесят миллионов человек репрессированных в нашей стране. Александра Исаевича Солженицына можно назвать совестью нашей эпохи.

      – Философ Александр Зиновьев, критиковавший советский строй, и за это высланный из СССР, заявлял: «Солженицын как мыслитель есть абсолютное ничтожество. А в смысле понимания реальности – стопроцентная концептуальная фальсификация». При упоминании о репрессиях, все ссылаются на Солженицына. Но откуда он взял такие цифры?! Им нет ни одного документального подтверждения. 1 февраля 1954 года из МГБ Никите Хрущёву была подана справка о репрессиях.

      Барсков расстегнул свою папку, достал футляр для очков и листок бумаги.

      – В этом документе было указано, – Андрей Анатольевич надел очки, – число осуждённых за контрреволюционные выступления и антигосударственную деятельность коллегией ОГПУ, тройками НКВД, Военной коллегией и военными трибуналами за период с 1921 по 1954 годы составило 3777380 человек. Из них приговорённых к высшей мере наказания: 642980 человек, к лишению свободы 2369220 человек, на высылку и в ссылку отправлены 765180 человек.

      – С официальным документом не поспоришь, – кивнул я. Разведя руками, добавил: – Но Солженицын не имел возможность получить статистически данные, он ссылался на свои лагерные наблюдения. Вы же не можете отрицать самого факта репрессий?!

      – И не собираюсь, – вздохнул Барсков. Он положил листок с цифрами в папку: – У нас мажут чёрной краской то время, называя палачами всех сотрудников НКВД и МГБ. А ведь у многих жертв репрессий, у самих были руки по локоть в крови, и вред нашему государству они принесли немалый. Но, к сожалению, были и сотни тысяч безвинно осуждённых, много тех, кто понёс за свои деяния несоизмеримо жестокое наказание. Это беда того времени.

      – Вот видите, вы признаёте справедливость моих аргументов! – я хлопнул себя по коленке.

      – Отчасти, – кивнул Барсков. Он улыбнулся: – Но давайте вернёмся к Александру Исаевичу Солженицыну, названному вами: «Совесть нашей эпохи». Во время войны он служил в артилерии. Командовал батареей звуковой разведки. Эти подразделения, хотя находились во фронтовой полосе, но не на передовой. В атаки Александр Исаевич не ходил. Так как артиллерийских орудий под командой Солженицына не было, обстрелам и бомбёжкам не подвергался. Жизнь на фронте у него была спокойной. Я это имею право говорить, так как почти всю войну прослужил на передовой в штрафной роте.

      – Вы ветеран НКВД, и если как вы заявляете, служили в штрафной роте, то вероятно в заградотряде, – усмехнулся я. – Невелика смелость, прятаться за спинами штрафников.

      – Не совсем так, – покачал головой Барсков. – Войну я начал штрафником в 1942 году. Был ранен, после госпиталя попал в обычный пехотный полк, там повторно оказался ранен. В госпитале, записался на командирские курсы. После них, находясь в офицерском резерве 42 армии на Ленинградском фронте, был направлен командиром взвода в штрафную роту. Со временем стал командиром штрафной роты. В атаку ходил вместе со штрафниками. Единственной моей привилегией было то, что в атаке у меня было несколько добровольных телохранителей. Их грудь защищалась стальными пластинами.