.

ты невыносим! – продолжил зря бушевать Истериан, – Ты же прекрасно знаешь: люди гораздо слабее нас, нельзя этим пользоваться! Нужно сдерживать себя, нужно терпеть людей, нужно мириться с их негативным отношением к тебе! А будешь вести себя вызывающе – они только больше станут тебя донимать!

      – Как же красиво ты читаешь морали.

      – Я серьёзно, Август!

      – Некоторых нельзя оставлять безнаказанными, – теперь уже я лишил свой голос безразличия и добавил жёсткости, – Всякий должен знать своё место!

      – Один ты не должен! – в истерике друг поднял руки к лицу, – Одному тебе можно делать, что вздумается!

      – Тебя это смущает?

      – Это смущает весь город!

      – А лично тебя? – я не унимался.

      – И меня в том числе!

      – Спасибо за ответ.

      Истериан воззрился на меня уничтожающим взором, под такими обычно прудят в и без того грязные штаны уличные грабители, по ошибке наталкивающиеся на нас тёмной ночью. Я же такие приступы праведного гнева товарища всегда игнорирую.

      – Тебе что же, совершенно безразлично, как к тебе относятся люди?

      – Я спасаю их гнилые жизни, – ваш покорный слуга окончательно поутих, – Пусть терпят!

      Истериан расстроено отвернулся:

      – Ты когда-нибудь поймёшь, что это неправильно!

      – Я никогда не жалею о том, что сделал, Истер! – шляпу всё же решил снять, – И вспоминать о своём поведении к старости не буду.

      – Я говорю не о старости…

      – Короче, больше не смей учить меня жизни! – для убедительности я выставил перед лицом товарища раскрытую ладонь.

      – Если не я, то кто же ещё? – ироничный тон длинноволосого полукровки говорил о восстановлении его разума в первоначальное беззаботно-ребяческое состояние.

      – Мой отец и настоятель Франц, но они оба уже умерли…

      – Кстати о них, – в голосе Истериан мелькнуло живое любопытство, – Об отце, насколько я знаю, ты сам почти ничего не помнишь, а о Франце постоянно умалчиваешь… Может сегодня расскажешь?

      Не обмолвиться о двух из четырёх людей, которые имели и имеют для меня хоть какое-то значение никогда не выходит. И это, как раз, довольно плохо, поскольку сразу же следуют вопросы… Я не хотел бы вдаваться в подробности своей прежней жизни, у каждого должно оставаться что-то сокровенно-личное, и я имею право на свои скелеты в шкафу.

      – Нет, пожалуй, не сегодня.

      На том и порешили.

      Экипаж, признаться честно, оказался крайне презентабельным, что определённым образом гарантирует отсутствие тряски, скорое прибытие в конечный пункт и удобные сидячие места. Майер, как ни крути, всё больше и больше начинает мне нравиться!

      Извозчик, конечно, спрыгивать и отворять перед нами двери не стал, но и дороги переспрашивать тоже – мягко тронувшись, мы тут же двинулись домой. Первые десять минут езды содержали всего два звука: цокот копыт и негромкий стук колёс. Мы оба молчали. В экипаже, как ни странно, довольно холодно.

      – Сколько