Нарисованные улыбки. Максим Сергеевич Гармашев

один.

      И еще десять.

      И вот, наконец-то, Ганс Кенинг держал в руках склянку с готовой сывороткой. Правда, готовность синтезированного вещества еще не была подтверждена ничем, кроме формул, светящихся на огромном экране на стене лаборатории, в которой собрались ученые в различных сферах и областях. Их радостные лица в буквальном смысле светились счастьем: они создали то, что приведет человечество к финальной стадии развития цивилизации.

      Но Ганс Кенинг не спешил так радоваться: он прекрасно понимал, что работа только началась. Настало время проверить сыворотку на живом человеке. И кто же это будет? Опасных экспериментов над людьми не проводилось с 2090 года. Ганс прекрасно понимал, что добровольцев ему просто не найти, но и остановиться было уже невозможно (слишком много времени, сил и средств было положено для достижения результата).

      И, как казалось доктору Кенингу, у него не было иных вариантов. Ганс Кенинг стал ведущим руководителем и преподавателем в детском доме, в котором когда-то был взращен и он сам. Информационные ресурсы пестрили заголовками наподобие «Доктор Кенинг возвращается домой». Везде воспевался этот, на первый взгляд, красивый, но по сути кошмарный ход.

      Именно эти дети и были выбраны в качестве подопытных для сыворотки. Ганс не испытывал трудностей с убеждением. Дети верили, что великий добрый доктор не способен никому навредить и всё, что происходит с ними – часть счастливого и безоблачного будущего для всего человечества.

      К сожалению, результаты не были так великолепны, как полагали все ученые, работавшие над сывороткой. Исследования продолжались бесконечно долгие и ужасные три года. Возможно, самые темные три года в преддверии светлого мира будущего.

      Когда же, наконец, последний подопытный начал демонстрировать прекрасные результаты «счастливости» и «жизнелюбия», никто из исследователей даже и не подумал обрадоваться результатам – огромная цена уже была уплачена.

      Ганс Кенинг не разговаривал больше ни с кем, кроме Кая Брауна, который за почти пятнадцать лет создания сыворотки все-таки смог разработать схему устройства мира в новых условиях.

      – Ты как? – в очередной раз за день спросил Кай, отмечая для себя, что Ганс Кенинг уже давно умер, еще во времена первого неудачного эксперимента.

      – Чувствую себя так, как и должен себя чувствовать человек, совершивший всё то, что сделал я за всю свою жизнь, – ответил Ганс, даже не взглянув на Кая и сверля взглядом полупрозрачное окно, за которым сидел смеющийся мальчик лет двенадцати. Воспитательница показывала на экране различные схемы и объясняла что-то из курса робототехники.

      – Никогда не любил робототехнику, – сказал Ганс, не отводя взгляда от окна. – Мне это всегда казалось каким-то неживым и бессмысленным.

      – Но в наше время без этого никуда, – заметил Кай, думая, как наилучшим образом продолжить диалог, чтобы не ввести Ганса еще глубже в темный лес его мыслей. – Я разработал устройство мира, которое