Отдаленные последствия. «Грех», «Француз» и шестидесятники. Лев Карахан

но оформившегося в XXI веке нового российского миропорядка, за которым с недавних пор закрепилось и такое удивительное определение, как «новая нормальность». Российский миропорядок не похож ни на американскую, ни на шведскую, ни на китайскую, ни на какую другую известную модель жизни. Российская модель правдами-неправдами отстроена «ребятами с нашего двора»[37]. И модель эту было бы правильнее всего так и назвать: «товарищеский» или, точнее, «пацанский капитализм»[38].

      Без очевидного ответа в современном общественном пространстве остается только вопрос «Как жить?» в более широком, чем допускает эмпирика жизни, бытийном смысле.

      Погибший на фронте отец Сергея Журавлева из «Заставы Ильича» так и не ответил на этот самый сложный вопрос. Но он не мог и не должен был на него отвечать, как бы ни возмущался по этому поводу тогдашний Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев.

      Как объясняет сам отец, он, убитый в атаке дождливым осенним утром, уже на два года младше сына. К тому же отцу некогда, его ждут товарищи: надо идти в бой. Но есть, кажется, и еще одна причина, по которой отец оставляет без ответа самый трудный вопрос сына: то заветное, за что он погиб («у меня не было выбора»). То, чем были богаты «комиссары в пыльных шлемах» Булата Окуджавы, на самом деле уже не вписывалось в ритмы «нормального летнего дождя». Утро и для шестидесятников красило «нежным светом стены древнего Кремля»[39], только бесшабашное шпаликовское «бывает все на свете хорошо» в прокрустово ложе советской идеологии безболезненно не укладывалось.

      Фильм «Застава Ильича» открывался проходом революционного патруля под звуки «Интернационала» и завершался – тоже под звуки «Интернационала» – сменой почетного караула у мавзолея Ленина. Но чем настойчивее утверждалась в картине историческая преемственность сыновей по отношению к поколению отцов, тем более очевидной становились декоративность идеологического обрамления и сугубая мемориальность чувств, навеянных ушедшей в прошлое классической советской эпохой. Воспринимать ее ценности как вновь обретенное откровение шестидесятники были не готовы. В 1960-е невозможно было принять за чистую монету, к примеру, героический финал уже упомянутого стихотворения Павла Когана, написанного в 1940-м:

      Но мы еще дойдем до Ганга,

      Но мы еще умрем в боях,

      Чтоб от Японии до Англии

      Сияла Родина моя.

      Не случайно это последнее в стихотворении четверостишие после войны на протяжении многих лет редакторы предпочитали не включать в текст «Лирического завещания» Когана.

      Как жить?

      Более чем полувековая эволюция шестидесятников, если судить по фильму Андрея Смирнова «Француз», никак не приблизила послевоенное поколение к какой бы то ни было устойчивой мировоззренческой определенности, и вопрос «Как жить?» по-прежнему хорош лишь тем, что он в принципе есть, звучит и простреливает из мира «низких истин» в более высокие слои.

      Прагматическое решение этого вопроса у главного смирновского героя Пьера Дюрана в общем-то есть: «Я никого не представляю.

37

Впервые эта формула возникла в 1959 году как название учебного вгиковского фильма «Ребята с нашего двора» режиссеров Алексея Салтыкова и Арсения Ястребова, в котором комсомольский вожак (Элем Климов) побеждал Ваську Ржавого (Савелий Крамаров) в дворовом единоборстве. В 1959-м вышел и сборник стихов Бориса Слуцкого «Время» со стихотворением «То слышится крик…», где автор тоже уповал на преимущества дворового воспитания: «Вершит свои дела детвора… // Решает без помощи кулаков, // Каков их двор и мир каков».

Позднее название «Ребята с нашего двора» возродила группа «Любэ» в ностальгической песне 1997 года, про которую, принимая группу в своей сочинской резиденции, президент Владимир Путин сказал: «Это прямо про меня».

38

Майя Туровская все-таки была не совсем права, отделяя «новую генерацию строителей капитализма» от шестидесятников с их нравственным императивом. Кто, если не шестидесятники, вместе со смотревшим им в рот поколением 1970–1980-х, собственной исторической харизмы не имевшим, заложил основу той вполне определенной модели существования, которая оказалась сейчас действенной, рабочей? Другое дело, что нравственный императив может постепенно превратиться и в безнравственный.

39

Песня «Москва майская» (1937) братьев Дмитрия и Даниила Покрассов на стихи Василия Лебедева-Кумача.