Молчи, Марат!. Денис Евгеньевич Рябцев

ответил Юрец-огурец со скукой на лице. – Я тебе не начальник. Хочешь – вали. План смена не сделает, сам будешь лапу сосать.

      – Большемер, – продолжал бухтеть Борода, скрываясь в подсобке, где рабочие принимали пищу. Там стояло несколько ветхих столов со стульями, старый холодильник, микроволновка и чайник. – Вот Ласковый придет, все ему выскажу. Большемер. Ласковый, блин, ну ни черта не может для смены. Одно слово – Егорка. Какой же это мастер? Одно название!

      – Не слышу я тебя, Борода! – крикнул Юрец-огурец.

      – Ласковый – подлец! – повторил Петя, выходя из подсобки. – Егорка-объегорка.

      – Это – факт, – кивнул Юрец. – Еще какой подлец! Мне в прошлом месяце: «Убери галерейную ленту, я тебе КТУ (коэффициент трудового участия – повышающий зарплату рабочих параметр. – Авт.) высокий поставлю. И – хрен. Обманул, плешивый! Я греб там, как Папа Карло. И – ни хрена. «Где, – говорю, – Егорка, мой КТУ?» А он – бежать от меня. Мол, начальник цеха ждет. Так и не ответил. Простил мне КТУ, собака.

      – А я тебе говорил, не ведись на его плюшки. Этот гад врет как дышит. Все они тут – подлецы. Лишь бы работяг объегорить? Но Бороду в дураках оставить не выйдет. Я могу хуже чирья в ноздре жизнь попортить.

      – Это да, Борода. Ты еще та заноза.

      – У меня в армии прапор был. Я его так достал, что тот с катушек начал съезжать. Однажды спал дома. С женой. Приспичило. Вскочил в туалет. И сидит у ванной. Нервно курит. Жена его проснулась, спрашивает: «Чего сидишь, любимый? Чего свет не выключаешь?» А он ей говорит: «Жду, – говорит, – когда Борода в туалет сходит».

      – Фига себе история.

      – Ага. Я – тот еще геморрой. О, смотри, Катюха чешет. Вырядилась, стерва, как на парад.

      Катюха работала сушильщицей – проверяла температуру и влажность в камерах, где доходил до нужной кондиции перед обжигом кирпич. Тридцатилетняя, имевшая уже взрослого сына, она тянула мальчишку одна и всегда давала достойный отпор похотливым соратникам по заводу. При этом иногда и сама закладывала за воротник, тяготясь своей непростой женской долей.

      – Привет, Катюха, – крикнул ей Борода, когда та еще была далеко. – Беги быстрее, чмокну тебя в щечку.

      – Борода, не выбешивай! Иди к черту, – ответила та, скривив рот.

      – Да, – запыхтел театрально Петя, – будь со мной грубой, Катюха! Да!

      – Дождешься, Борода, шмякну, чем потяжелее.

      – Да, Катюха, так, продолжай.

      Та отмахнулась и промолчала, спешно скрывшись за дверью кабинета сушильщиц.

      В это время из-за угла в самом конце сушильных камер на рельсы вышел еще один загрузчик – Артем по кличке Крашеный. Теме, наверное, было около тридцати лет. Шею его украшала татуировка с какими-то иероглифами. Правая кисть руки была синей. Так бывает, когда пытаются спрятать ранее неудачно «набитый» рисунок. Выше к локтю были изображены какие-то зеленоватые мечи, птички, розочка. Все это «шкурное» творчество выдавало не просто отсутствие вкуса, но вызывало подозрение в адекватности