Ангелина. Александр Козлов

ю ледяными объятиями. Мороз, кажется, пронизывает до самых костей, оставляя на щеках болезненные алые метки. Снег нещадно покрывает все вокруг белым саваном, скрывая под своей тяжестью последние признаки жизни.

      Старый саманный дом заметно сдает под напором стихии: проседает и прогибается к земле под тяжестью обледенелого снега. Местами штукатурка осыпается, обнажая глиняное нутро, и сквозь щели в стенах в дом проникает холодный ветер.

      Поздней ночью вьюга, до этого угрожающе завывавшая за окнами, внезапно приходит в неистовую ярость: обрушивается на дом со всей своей чудовищной силой, терзая стены и крышу бешеными порывами.

      Дом содрогается, как в предсмертной агонии, стонет и жалобно скрипит. А потом раздается пронзительный треск, и восточная часть дома, где размещается маленькая кухонька, рушится, погребая под собой мечты о теплых вечерах и семейных ужинах.

      Хозяин дома, грузный мужчина с добрым лицом, изрезанным морщинами, кричит жене: «Хватай дочку и беги наружу!», но слова его обрываются на полуслове – потолок с грохотом обрушивается, хороня несчастного под грудой глины, дерева и обломков. Его крик боли тонет в оглушительном гвалте.

      Снова раздается пронзительный треск, еще более страшный и зловещий. Разломы, похожие на гигантских червей, прогрызающих плоть, зигзагами устремляются по потолку в соседнюю комнату – туда, где в кроватке испуганно кричит трехлетняя малышка. В ее больших, полных слез, глазах отражается ужас происходящего…

      Женщина, хрупкая и бледная, с копной растрепанных волос, бросается к дочери. «Ангелок!» – кричит она в отчаянии, но слова застревают в горле, скованные страхом. Трещины опережают ее – потолок шумно разверзается и угрожающе повисает над девочкой гигантскими острыми зазубринами.

      Бежать, спасаться не остается времени!

      Сердце матери сжимается от невыносимой боли, и она, не раздумывая, накрывает собой перепуганного ребенка. Следом посыпаются глыбы глины, куски дерева и обломки, обрушиваясь всей своей тяжестью на женщину. Она дико кричит, в ее вопле сливаются ужас, боль и материнская любовь; она даже слышит, как хрустит собственный позвоночник под непосильной тяжестью, и тут же умолкает, обмякает, как сломанная кукла. Стекленеющие глаза смотрят в никуда, больше не видя любимую дочку.

      Неподвижность матери, ее искаженное от боли лицо пугают малышку еще сильнее; она зажмуривается, рыдает навзрыд…

      А потом все стихает…

      Вьюга постепенно стихает, завершив свою разрушительную миссию. Над руинами дома царит зловещая тишина, которую нарушает лишь безутешный плач маленькой девочки, погребенной под обломками в объятиях своей мертвой матери.

      Вскоре все погружается в безмолвие, таящее боль, отчаяние и леденящий душу холод безысходности.

      Проходит двадцать лет…

      Глава первая

      Звали ее божественно красиво – Ангелина, но природа поскупилась – не одарила бедняжку привлекательной внешностью. «Точно наспех слепили», – втихую подтрунивали над невзрачной девочкой воспитательницы в приюте.

      С раннего возраста малышка стеснялась своей непривлекательности, чувствовала себя затерянной в тени и уже хорошо понимала, что не вызывает восхищения у окружающих. Зеркало – этот безмолвный свидетель ее страданий! – становилось для нее мучением, отражало не то, что хотелось увидеть, а то, что причиняло душевную боль, усугубляло внутреннюю дисгармонию. Она избегала его, как больной – врача, боялась столкнуться с собственным отражением, как будто в нем таился злой дух, нашептывающий страшные слова.

      Ангелина жила в мире, будто сотканном из осколков разбитого зеркала. Каждый осколок отражал ее недостатки, реальные и мнимые, многократно увеличивая их в ее глазах. Приют, казенное учреждение, призванное дарить тепло и заботу, стал для нее ареной постоянных унижений. Дети, ожесточенные и несчастные, вымещали на ней свои обиды, словно она была громоотводом для их накопившейся злости.

      Особенно запомнилась ей Машка – коренастая девчонка с веснушками, рассыпавшимися по лицу, как брызги грязи. Машка и ее «свита» любили подкарауливать некрасивую девочку после уроков.

      – Эй, сиротка! Где твои родители? – злорадно кричала Машка, и ее голос эхом отдавался в коридоре, заставляя Ангелину съеживаться от стыда и боли.

      Однажды Машка вырвала из ее рук единственную куклу, старую и потрепанную, но бесконечно дорогую Ангелине. Кукла упала на пол, и Машка со своими подружками принялись пинать ее со всей силой, хохоча и приговаривая:

      – Вот тебе подарочек! А папочка и мамочка пусть из могилы смотрят!

      Ангелина стояла, оцепенев, слезы текли по ее щекам, но она не могла произнести ни слова. В тот момент ей казалось, что мир рухнул, погребая под обломками ее крошечную душу. Кукла была единственной ниточкой, связывающей ее с прошлым, с миром, где безраздельно царили любовь и забота. Теперь же эта ниточка оборвалась, оставив после себя лишь зияющую, пронзительно леденящую пустоту.

      Другие дети не относились к ней настолько жестоко, но их равнодушие ранило не меньше.