Alone. Марсия Андес

Нравлюсь? Так и скажи… Потрахаемся и разбежимся.

      – Хватит подкалывать, – Крис стукает меня в плечо локтём. – Ты и так ни с кем не общаешься. Не знаю, как у вас там, у гениев, принято, но в одиночестве можно сойти с ума.

      Я вздыхаю и прикрываю глаза.

      – А мне и одной неплохо. Тебе стоит больше общаться с остальными, а не крутиться возле меня. Одиночество заразно, – я приоткрываю веки и откидываю голову назад.

      Зал наполняется студентами, внося в мой мир болтовню и смех. Они расходятся по помещению, кто-то садится на подоконнике, кто-то у стен, кто-то у рояля на полу. Все они достают ноты с сонатой Бетховена, которую нам задали выучить. Я её выучила почти сразу, как она была написана, и помню её до сих пор. Я даже могу сыграть её с закрытыми глазами…

      Я достаю из кармана чёрный маркер, признаться, понятия не имею, откуда он там взялся, и пишу в уголке на стекле:

      «Одиночество заразно».

      Фломастер немного скрипит о прозрачную поверхность, а когда перестаёт, в зал заходит преподаватель. Красивая женщина с тёмным каре и яркими синими глазами. Эти глаза я буду помнить ещё примерно лет сто.

      Она проходит к роялю и ставит ноты на подставку. Сегодня на ней чёрная юбка карандашом и блузка. Сегодня она в хорошем настроении. Я могу определять настроение людей по их шагам. Когда им больно, они тихие и медленные. Когда злятся – грубые и тяжёлые. Когда радуются – немного пружинистые. Я даже могу не смотреть на них, я даже и слепой бы выжила…

      Она ставит сумку на пол и певуче говорит.

      – Сегодня мы будем играть Вагнера. А потом я послушаю ваше домашнее задание, – она осматривает всех, и я даже могу представить океан из её глаз. Он такой глубокий, безграничный, одинокий… – Начнёт новенький. Думаю, вы уже познакомились, но всё равно выйди, представься.

      Я смотрю на небо. Точно будет дождик, и мне придётся мокнуть без зонта. Я не люблю дождь. Он напоминает мне о боли, которую я хочу забыть. Он напоминает о тех, кого я оплакивала.

      – Меня зовут Уилл Рейген, – я слышу весёлый плавный голос парня, но не поворачиваюсь. – Я приехал из Англии. Точнее, я там только учился, но это не важно.

      – Хорошо, Уилл. Сыграй нам, – фрау Кельм улыбается. Я знаю. Я всегда знаю, когда она улыбается…

      Я слышу шаги. Он садится за рояль, вздыхает, набирая воздух в лёгкие, и плавно опускает пальцы на клавиши. Его звуки мягкие и пластичные, в отличие от моих. Ноты – его слова. Уилл говорит нотами, я чувствую их, чувствую их боль.

      Дождь начинается. Капли падают на стекло, образуя дорожки слёз, музыка врывается в моё сердце, и я готова вырвать его с корнем, лишь бы всё внутри перестало ныть. Я уже ненавижу этого мальчишку за то, что он смог причинить мне боль простой мелодией. Я ненавижу его всем своим раненым сердцем.

      Я поворачиваю голову и смотрю на него. Он сидит ко мне боком, его пальцы скользят по роялю, словно по желанному телу любовника, его брови сдвинуты, а рот чуть приоткрыт. Он изредка смотрит в ноты, но не задерживается на них долго. У него талант.

      Его