Кремль 2222. Кенигсберг. Владислав Выставной

бетона, заменившего ему подушку. – И муты стороной обходят, и злых людей не видать…

      – Ну, это как посмотреть, – с усмешкой ответил Балабол. – Мне, скажем, бояться нечего, а кто и шагу не пройдет, как от него даже косточек не останется.

      – Это с чего ты такой особенный?

      – Да сам не пойму. Может, способность у меня такая, а может, везение. А может, просто нечего с меня взять. Ну, кому я такой нужен?

      – А мешок отобрать? – вмешался Книжник, бросая в рот еще один кусочек гриба. – Какая-никакая, а добыча. Мутам же вообще все равно, чье мясо жрать.

      – Есть у меня на этот счет одно предположение, – сказал Балабол. – В детстве-то я слабый совсем был, как выжил – ума не приложу. Тем более, что родителей я своих не видел, а воспитали меня всякие бродяги. Никого из них, кстати, давно в живых нет…

      Задумавшись, Балабол достал из-за пазухи ветхий обрывок бумаги. Сложил, провел желтым ногтем по складке, сыпанул на бумажку щепотку табака…

      Книжник впился в эту бумажку взглядом.

      Текст. Там был какой-то текст! Иначе и быть не могло – бумагу не производят уже сотни лет, вся что есть – это остатки древних газет, тетрадей, библиотек – все, что не успели спалить в печах в лютую ядерную зиму. И если есть у Балабола эта бумажка – значит, было ее откуда вырвать! Значит, есть здесь источник текстов – забытых знаний, погребенных под пеплом Последней Войны!

      Надо было остановить его, не дать спалить в ядовитой самокрутке этот крохотный кусочек прошлого… Но состояние ватной расслабленности мешало предупреждающе вскинуть руку, крикнуть: «Стой!»

      И мужичок, проведя языком по бумажке, завершил конструкцию, принялся куском проволоки выкатывать из костра уголек. Прикурил от него и продолжил рассказ. Его слова звучали в ушах семинариста с каким-то странным, дребезжащим эхом:

      – В общем, был я мальчонкой и, как все погодки, лазил где ни попадя, несмотря на запреты. И вот как-то раз залез я по ошибке в нору носогрыза…

      – Это еще что за тварь? – вяло спросил Зигфрид. Выглядел он таким же расслабленным и уставшим. А может, алкоголь действовал…

      – Водятся в руинах такие муты – добычу за голову хватают, и пасть у них длинная, тонкая, вроде клюва с зубами, отсюда и название. В общем, играли мы с мячиком из черепа крысособаки, а мячик возьми, да и закатись в какую-то дыру. Я нырь за мячиком – а это нора! Мячик-то меня и спас – носогрыз его за мою голову принял. Схватил, хрусть – в труху. Сообразил, что обманулся, – и за мной следом. Я, понятное дело, деру. Носогрыз за мной. И такой ужас меня посетил, что даже сейчас вспоминать жутко. Бежал я неведомо куда, потеряв голову. Уже дыхание сорвал, ноги сбил – а я все бегу, и носогрыз следом… – Балабол затянулся своим ядовитым зельем, окутался дымом, отчего его образ обрел какую-то мрачную загадочность. – В общем, уже не бегу я, а, считай, ползу, и носогрыз подбирается все ближе. Это ж такая тварь, терпеливая, не любит зря напрягаться, ждет, пока жертва совсем ослабнет, – тогда и добивает ее. И вот, чувствую, что как раз этот момент наступил: