Детские сказки по-взрослому. Алексей Гужва

больше родителей своих не увидит и не скажет им, как их любит. Вот что Кузьку испугало больше всего.

      Заплакать он хотел слезами горькими, да мёртвые очи плакать не умеют. Пересыхают они.

      Закончил старик сказ свой, из кружки извар хмельной отпил и призадумался о чём-то. А ребятня сидит и будто дальше историю ждёт.

      – А кто такие живоеды? Вроде тех, что не готовят мясо, а живьём добычу едят? У нас, в деревне, был такой, всем разумом болезный. Птенчиков выудит из гнёзд и прямо живыми и ест. С перьями, костями, дерьмом… – прервал тишину один из мальчишек. Тот, что Прошку подбивал на сосну взобраться.

      Старик приподнял бровь и, выслушав паренька, спросил.

      – А ты у нас кто? Тебя как звать-величать?

      – Матвейка я. Мой батька этот поход ведёт, – гордо заявил малец.

      – Смелый твой батька, раз решился в наши края людей привести. Не каждый осмелится. Может, даже смелее Кузьки того, – одобрительно кивнул старик. – А живоеды – это сила гнилая. Видать, в ваших краях не водится. Или просто не знаете вы. Может на погостах таятся.

      – Нет у нас погостов, – объяснил малец. – Мы горные. В камнях людей не похоронить, так огню иногда придаём мёртвых, тех, что богаче. А простых, таких, как мы, после того, как околеет, на кусочки разрезаем да по камням разбрасываем. Птички съедают.

      – Вон как, – удивился старик. – Погостов нет. Вот диво-то. А у нас по привычке многие мёртвых в землю закапывают. Живоеды – это тоже мёртвые, но те, кто к Кондратию в объятья не отправился, а остался. И не мертвяк он и не живой. Тварь страшная, жестокая, силищи огромной. Но это только на своём погосте. Вне его лишь в ночи силён. А днём, при свете солнца, каменеет. Истуканом до самой ночи остаётся, и ничем истукана этого не пронять. Много люда в наших краях живоеды побили.

      – Так, а Агний этот? Он живоедом был или нет? Непонятно вообще, – не унимался Матвейка.

      – Да кто ж знает-то? Пил, ну как живоед, не меньше. А с виду старик. Обычный. Хотя, силы в руках немало было. Поговаривали, мог запросто кулаком свинью уложить с одного удара.

      – Да врёшь ты всё, старый. Детям страхи всякие рассказываешь, небылицы, – вдруг рявкнул мужик, что сидел недалеко и стругал ложку.

      – О как, – усмехнулся старик. – Я с миром пришёл, детишек историей потешил. Да про места наши рассказывая, предупредить пытаюсь, чтоб в беду не попали. А ты меня обвиняешь во лжи, да ещё и тычешь мне. Не учили старших уважать? Да и вообще, с уважением к людям незнакомым относиться.

      – С уважением? А кому оно нужно? Уважение к себе лишь сильные вправе требовать, – рявкнул мужик.

      – Ох ты как. Тебе, случаем, купец Никанор не родня? Жил такой у Плоского озера, – поинтересовался старик у мужика, да тот отмахнулся и пошёл прочь.

      Старик сделал пару больших глотков, поворошил палочкой в костре и, взглянув на детей, усмехнулся.

      – Расскажу я вам про того самого Никанора и про сына его, Боремира. И про уважение,