Академия проклятых: Кровь отверженных 2. София Устинова

не контролирую. Хотя, рисование – самое безобидное из моих дарований, но случается и такое… – с ещё большим сомнением содрала с ближайшей стены несколько белых, нетронутых листов, оголяя повреждённые ни то ударами, ни то взрывами камни стены. – Даже не представляю чем и как это делаю, – скептически цокнула я. – Но в своё оправдание скажу, последний раз новые повреждения замечала больше недели назад… После того как стала практиковаться с вами, мне спокойней. И сплю крепче…

      – Но рисовать ведь продолжаешь? И почему ты мне никогда не рассказывала об этом…

      – Ты же знал, видел раньше…

      – Но ты никогда не говорила, когда это началось…

      – Но я не знаю… – на последнем слове умолкла, будто сама себе боялась признаться в этом. – Мне кажется, я всегда была… чокнутой. Пусть не настолько явственно, как ты или кто-то из двуликих, но всегда, когда закрывала глаза, моё воображение играло со мной злую шутку. Фантазии или сны… не знаю, что из этого вернее, но, однозначно, именно они делали меня ненормальной. И чем старше становилась, тем чаще воображение путало сознание. Картины становились всё сложнее и красивей, мазки уверенней, цвета точнее. Мои работы… другая жизнь… мистическая и опасная, где другие существа, где битва добра и зла. – я махнула на стену, увешанную моими лучшими работами. – Видимо, у нас это семейное… быть чокнутыми! И, наверное, поэтому друзей особо не нажила. Мы с мамой очень часто переезжали. Не было ни одного города, где бы мы задержались, более чем на год… Она твердила: «Нельзя задерживаться на одном месте!». Словно за нами гнались… Будто нас преследовали.

      – А это так?

      – Никогда никого подозрительного не замечала. И мамино сумасшествие списывала на странность, о которой тоже никому не рассказывала. Жуть, как боялась, что маму закроют в клинике, и тогда я останусь одна. Но, как бы не избегала одиночества и утраты родительницы, это случилось… – умолкла на траурной ноте.

      Глава 14

      Елисия

      Я давно гнала от себя мысли о смерти мамы.

      Последние месяцы жила, крутясь в водовороте новых событиях и не позволяя себе погрязнуть в депрессии из-за потери единственного по-настоящему родного мне человека. Может быть, это было ветрено и непорядочно, и даже тщедушно, но зато по ощущениям проще…

      Если бы я только дала слабину, боюсь, уже не выбралась из пучины уныния. Вот и старалась всячески себя занимать делами, а глубоко в сердце продолжала хранить образ мамы ещё при жизни: улыбчивой, доброй и любящей.

      Но иногда накатывало…

      – Да, многие из нас потеряли родных, – понимающим тоном нарушил затянувшееся молчание Шепс. – Но у жизни есть круговорот: что-то теряешь, что-то находишь, – добавил секундой погодя, вновь уставляясь на мои рисунки. – И каждый из нас одарён неспроста. Так что, как бы это не казалось жестоко, твоя мать умерла не зря. Ведь она тебя прятала от нас. Делала всё, чтобы мы не узнали о тебе. Думала, что так было лучше, но кто знает, к чему бы это привело. А так…