Апчхи судьбы или как я случайно изменил мировую историю. Вит Пелешь

ясной латыни, с интонациями древнеримского легионера, жаждущего битвы и славы, словно зачитывая боевой приказ перед битвой за Рим. Более того, он явно был не в духе, или, если точнее, то в абсолютно бешеном настроении, ибо он яростно вытянул лапу из клетки, словно прося пощады, и с остервенением больно укусил Григория за палец, видимо, желая наглядно показать свое недовольство происходящим.

      “Ай!” – вскрикнул Григорий, отдергивая руку, на пальце которой выступила небольшая капелька крови. Но эта маленькая ранка и боль, казалось, его совсем не беспокоили, не волновали. “Это… это просто невероятно! – воскликнул он, игнорируя кровь, проступающую на его пальце. – Мы научились передавать информацию через чих! Ты только представь себе, Евлампий, это же самая настоящая революция, прорыв в науке!”

      Евлампий, между тем, уставился на Григория с выражением глубокого разочарования, в котором читались усталость и отчаяние. Он совершенно не понимал восторга своего друга, этого безудержного научного энтузиазма. Он просто хотел, чтобы его нос перестал чесаться, как он и просил, а теперь ему приходится слушать латинские изречения от взбешенного и явно чем-то недовольного попугая, словно это было самое обычное дело.

      “Может быть, мы попробуем еще разок?” – с горящими от возбуждения и предвкушения глазами предложил Григорий, который уже, казалось, забыл о своей кровоточащей ранке на пальце.

      Евлампий, бессильно махнув рукой, тяжело вздохнул. Похоже, его страданиям не было конца и края, и это его совсем не радовало.

      Следующий чих, на этот раз “сфокусированный” с еще большим энтузиазмом и рвением, оказался не менее странным и непредсказуемым, чем предыдущий. Когда Евлампий, осторожно приоткрыв глаза и наконец-то освободился от гнета “Чихотрона”, он обнаружил, что весь офис претерпел совершенно неожиданную, кардинальную, поистине магическую трансформацию. Компьютеры, еще недавно мирно стоявшие на своих местах, исчезли, словно их и не было, а вместо них на столах лежали аккуратные стопки берестяных грамот, перевязанных бечевкой. Вместо белой офисной бумаги, свернутые в трубочки свитки из березовой коры в одночасье стали доминирующим элементом интерьера, словно перенеся их всех в какую-то древнерусскую избу. Даже ручки и карандаши исчезли, словно их никогда и не было, сменившись на гусиные перья которые торчали из чернильниц, наполненных чернилами, издающими неприятный запах.

      “Вот это да! Теперь мы, наконец-то, знаем, как писали в Древней Руси!” – восторженно, словно ребенок, кричал Григорий, с горящими глазами изучая древние артефакты, разложенные на его рабочем столе. Его лицо сияло от радости, как у ребенка, получившего долгожданную игрушку или как у алхимика, нашедшего философский камень.

      Евлампий, между тем, отчаянно пытался понять, что вообще происходит, что творится вокруг, пытаясь ухватиться за какую-то ниточку логики. Он пришел в лабораторию, наивно надеясь избавиться от своего надоедливого зуда в носу, а в итоге оказался в самом