Созвездие Волка. Александр Уваров

рассмеялся и склонил голову в шутливом полупоклоне.

      – Таковых не держим, Семён Сергеевич. Начальство не дозволяет. Беда с ними, с благородными рыцарями! Непредсказуемые они, шальные. Все они гуманисты поначалу, а потом или в идее разочаруются, или вдруг решат, что окружающие их люди – свиньи распоследние и никак высоким принципам служить не могут. А потом вынут меч – и давай крушить всё вокруг! Нет, с циниками проще. Ну, с Мерлином тоже, наверное, здорово…

      Пётр Владимирович обошёл накрытый к ужину стол, радостно потирая руки.

      – …Вот, салатик у нас с королевскими креветками… у тут с индейкой… А основное блюдо?

      – Утка, фаршированная апельсинами с кисло-сладким соусом, – пояснил помрачневший Балицкий.

      – Вот здорово! Ваше любимое блюдо? Помню, помню…

      Балицкий присел на диван, что стоял в дальнем углу комнаты и не обращал уже внимания на суету полковника, который отчего не спешил присесть за стол, а всё бегал по комнате, передвигая стулья и переставляя приборы на столе.

      А потом, приблизившись к высоким, в старомодных деревянных рамах окнам, Ратманов посмотрел на усыпанную белыми лепестками роз садовую дорожку, на потемневшую от времени и укрытую разросшимся диким виноградом викторианскую беседку, чей смутный контур лишь едва виден был сквозь серо-туманные от вечерней росы стёкла, и, замерев на секунду, тихо произнёс:

      – Я сегодня не единственный гость…

      – Что? – забеспокоился Балицкий. – Пётр Владимирович, кого вы ещё пригласили?

      Ратманов тянул с ответом.

      Резким движением он задёрнул шторы.

      Подошёл к старинному, почтенному посудному шкафу из красного дерева, отделанному по краям вставками из цветного саксонского фарфора, наклонившись, открыл широкие скрипучие дверцы и достал аккуратно, из всех сил стараясь не сломать, три длинных витых свечи красного воска, каждая из которых вставлена была заранее в небольшую бронзовую плошку-подсвечник.

      Ратманов расставил свечи на столе.

      С минуту стоял у стола, словно тщательно и придирчиво проверяя, всё ли в порядке, всё ли сделано так, как надо.

      Потом подошёл к небольшому столику-бюро у входа в комнату и поднял трубку служебного телефона. Набрав внутренний номер, произнёс отрывисто:

      – Вино и вазу с фруктами. Через двадцать минут подадите горячее. Не пересушите утку, доктор этого не любит!

      – Вы не ответили на вопрос, – напомнил Балицкий.

      Полковник повесил трубку.

      Повернулся к доктору и с виноватой улыбкой тихо произнёс:

      – У неё особый день. Она вам не говорила?

      – Кто? – с заметным уже раздражением спросил Балицкий. – Какой ещё день? Кто и что мне должен говорить?!

      Доктор услышал шорох в дверях. Едва заметный, едва слышимый.

      Он повернул голову. В дверях, улыбаясь смущённо, стояла Наталья Петровна. В руках она держала только что снятый