Заря всего. Новая история человечества. Дэвид Гребер

у индигенных мыслителей, не стоит воспринимать эти заявления всерьез. Всё это понимается как недоразумение, выдумка или, в лучшем случае, наивная проекция уже существовавших европейских идей. Когда американские интеллектуалы появляются в описаниях европейцев, предполагается, что они просто воплощают в себе некий западный архетип «благородного дикаря» или же служат «куклой, сделанной из носка», чтобы предоставить правдоподобное алиби автору, который в противном случае может попасть в неприятности за изложение подрывных идей (например, деизма, рационального материализма или нетрадиционных взглядов на брак)[64].

      Если текст европейского автора приписывает «дикарю» аргументацию, отдаленно напоминающую взгляды Цицерона или Эразма Роттердамского, то мы автоматически должны решить, что «дикарь» не мог этого сказать – или даже что разговор, о котором идет речь, вообще не имел места[65]. Помимо всего прочего, такой образ мысли очень удобен для исследователей западной литературы, воспитанных на Цицероне и Эразме, которые в противном случае были бы вынуждены попробовать узнать что-то о том, что коренные народы думали о мире, и прежде всего о том, что они думали о европейцах.

      Мы собираемся пойти в противоположном направлении.

      Мы рассмотрим ранние свидетельства миссионеров и путешественников из Новой Франции – особенно из района Великих озер, – поскольку именно с этими свидетельствами был лучше всего знаком сам Руссо. Это позволит нам понять, что действительно думали о французском обществе коренные американцы и как в результате они изменили собственные представления о своих обществах. Мы утверждаем, что коренные американцы действительно выработали весьма сильный критический подход к институтам своих захватчиков: подход, который изначально фокусировался на отсутствии свободы в этих институтах, и лишь позднее, по мере того как они всё больше знакомились с устройством европейского общества, на проблеме равенства.

      Одна из причин, по которой миссионерская литература и литература о путешествиях стали столь популярны в Европе, заключалась именно в том, что она знакомила читателей с такого рода критикой, а также давала им новое представление о возможном – знание о том, что знакомая читателям организация общества не является единственной, ведь в этих книгах речь шла о реально существующих обществах, устроенных иначе. Мы утверждаем, что многие крупные мыслители Просвещения совсем не случайно настаивали на том, что их идеалы индивидуальной свободы и политического равенства были вдохновлены американскими источниками и примерами. Так оно и было на самом деле.

Раздел, в котором мы выясним, как жители Новой Франции воспринимали европейских завоевателей, особенно в том, что касается щедрости, общительности, материального богатства, преступлений, наказаний и свободы

      «Век разума» был веком полемики. Просвещение вырастало из разговоров; в основном они проходили

64

Например, Дэвид Аллен Харви помещает «Диалоги» Лаонтана (мы вскоре обратимся к ним) в одну категорию с работами Руссо и Дидро – авторов, которые не имели практически никакого опыта общения с коренными народами Северной Америки, но «дискурсивно конструировали их в качестве Другого, в диалоге с которым они могли критиковать европейские обычаи и цивилизацию». (Harvey D. Ibid. P. 75–76.) См. также Pagden A. The savage critic: some European images of the primitive // The Yearbook of English Studies 13 (Colonial and Imperial Themes special number). 1983. P. 32–45; Idem. European Encounters with the New World: From Renaissance to Romanticism. New Haven, CT and London: Yale University Press, 1993.

65

Мало кому приходит в голову, что 1) число логических аргументов ограничено и умные люди в схожих обстоятельствах будут использовать схожие риторические ходы и 2) разумно предположить, что на европейских авторов, воспитанных на классических текстах, особое впечатление должны были произвести аргументы, напоминающие им образцы греческой и римской риторики. Очевидно, что подобные свидетельства не дают непосредственного представления об этих разговорах, но настаивать на их полной нерелевантности представляется столь же абсурдным.